Всемирный следопыт, 1930 № 10-11
Шрифт:
Я тихохонько забрался на чувал и весь превратился в слух и зрение. Между тем Фан, видимо, обрадованный моей догадливостью относительно того, что сейчас не место и не время для каких-либо рассказов об обстоятельствах охоты на медведя, принялся, как хозяин и распорядитель «вечорки», командовать дальнейшим ее ходом.
— Эй, Линай, скора? — бросил он жене.
— Усе готова: лепешки, кас [30] ), кедровка…
— Ну, тогда будым! — обратился он к присутствовавшим, и сам первый, подойдя вплотную к медведю и, низко поклонившись, поцеловал его в морду, а затем обмыл себе лицо водой из чашки. Вслед за хозяином то же самое проделали другие
30
Кас — с’едобный корень, заменяющий наш картофель.
После этого немного помолчали, а потом, по знаку Фана, присели на корточки вдоль стены, очистив небольшое пространство непосредственно перед медведем. Началась вторая часть церемонии, так сказать — «литературно-художественная». Один за другим, по жребию, охотники принялись разыгрывать в лицах и рассказывать различные эпизоды из своей охотничьей практики. Все эти инсценировки и рассказы носили исключительно юмористический характер: в них высмеивались на все лады охотничье хвастовство, несообразительность зверолова, простоватость зверя, трусливость и прочее.
Первым выступил опять-таки Фан. Он переменил кафтан, надел на голову особую берестяную маску и довольно живо, сопровождая рассказ соответствующей, мимикой, представил медведя, который вздумал полакомиться медом. Вот он засунул лапу в дупло, вытащил кусок сота и с довольным ворчанием отправил в пасть, оно тотчас же несуразно замотал башкой и, высунув язык, оглушительно взревывая, со всех ног бросился от дупла прочь. Оказывается, медведь отправил в пасть вместе с медом несколько пчел, и те сильно ужалили мишку в язык. И вот теперь сын Торима кувыркается по полу, валяется, вскакивает, бежит и вновь падает…
— Фрр!.. Брр!.. — преуморительно, под общий неудержимый хохот, фыркает и ревет Фан, поматывая половой, переваливаясь с боку на бок и ползая на корточках.
Кончилось тем, что медведь угодил в болото, где охотник уложил его выстрелом в ухо.
— Паф! — приложив палку к плечу, (вскрикнул Фан и в заключение торжественно и медленно протянул: — Гато-ва-а-а…
После Фана выступил Микола. Он, надев такую же берестяную маску, в лицах рассказал, как в прошлом году он промышлял зверя с полатей, устроенных над отравленной падалью, Сидя на полатях, Микола сильно продрог и поэтому разика три-четыре приложился к бутылке с водкой. Охмелев, он незаметно заснул. На запах падали пришел медведь и, почуяв скрытую опасность, сильно взревел. Микола спросонья так неловко повернулся на полатях, что турманом полетел вниз на медведя, который, в сбою очередь, от неожиданности так перепугался, что опрометью пустился наутек. Однако, освобождаясь из-под Миколы, мишка здорово деранул его за ухо.
— Так она, уха-то моя, — и стала — бя. Нет ухи! — продемонстрировал охотник под хохот слушателей свое ухо. Не ухо, собственно, а так — бахрому какую-то…
— Бя-бя-бя-а-а! — разноголосым хором сыпалось на Миколу со всех, сторон.
Когда и эта часть, самая занятная и веселая, кончилась, приступили к третьей — к гаданиям и клятвам. Медведя оттащили от стены и плашмя растянули поперек нар так, что башка его свесилась с нар. После этого все звероловы по очереди пытались приподнять голову гиганта на уровень с его туловищем. У кого это выходило легко и быстро, у того будто бы промысел будет удачливый весь год, а у кого медленно и с натугой— неудачливый. Мало того: неудачнику грозит опасность
— Слухали, слухати!
Далеко за полночь медведя общими усилиями выволокли на улицу и при свете громадного костра отрубили у него башку и лапы по сгиб, содрали мех и разрубили тушу. Часть мяса бросили в котлы вариться, а другую, распластав на тонкие ломти, зарыли в золу жариться.
К утру вся медвежья туша обязательно должна была быть с’еденной без остатка. В этой «священной жратве» и состояла последняя, заключительная часть вечорки.
Ели все — и стар и млад. Ели с передышкой, с прохладцей, с уминкой с’еденного. Ели с лепешками, с поджаренным касом, с ягодами — и все с’еденное обильно полизали чаем и… водкой.
— А скажи мне, Фан, — под гул пиршества тихо спросил я хозяина, — неужели ты и вправду веришь в Торыма и в то, что медведь его сын, и что он, хотя и мертвый, будто бы все видит, все слышит и все может?
— Малчи, малчи! — в испуге замахал на меня обеими руками Фан. — Моя — маленька, твоя — большая. Моя — нельзя, твоя — мошна. Твоя хозяин — Ленин, большой хозяина, самого Торыма глотай. А моя — ни-ни! Моя — так не мошна. Моя — как отца, дета, а то башку теряй, руки теряй, хлеп теряй, все-все теряй! Не ната так. Малчи!
Лишь на третий день после вечорки, отдышавшись и кое-как переварив все проглоченное, Фан смог отправиться со мной на промысел выслеженной им рыси, ради чего я собствено и затесался в Васюганье…
ИЗ ВЕЛИКОЙ КНИГИ ПРИРОДЫ
БОЛЬШОЙ РИФОВЫЙ БАРЬЕР
Вдоль восточного берега Австралии на много сотен километров тянется прерывистая цепь коралловых рифов с разбросанными там и здесь лесистыми коралловыми островами. Это — большой рифовый барьер. Длиной подводной занавесью поднимается он из глубоких недр океана, заканчиваясь на севере в проливе Тореса, на юге — у мыса Сэнди. Барьер напоминает огромное подводное укрепление с причудливыми колоссальными бойницами.
Не раз снаряжались научные экспедиции для разгадки происхождения рифового барьера, и все же до сих пор эта игра природы остается тайной, которая ждет разрешения. Последняя экспедиция была в июле 1929 г.
На одном из коралловых островов были наскоро сколочены хижины из местного строевого леса, устроена походная лаборатория, и работа закипела.
Экспедиция поставила себе целью разрешить две проблемы: выявить толщину рифов и определить характер основы, на которой строятся коралловые массы, а также получить данные относительно происхождения коралловых рифов.