Всему свое время
Шрифт:
Так и получилось. Хорошо, что жили здесь все это время родственники и оставили квартиру в надлежащем состоянии. А съехали они всего лишь месяц назад, в течение которого Эльдар, Маринин муж, привез кое-какие родительские вещи, так что теперь, закончив уборку, Лика словно оказалась в том самом времени, когда все это и случилось… Она помнила, что и как стояло и лежало при родителях, и постаралась, так сказать, воссоздать «антураж». Больно? Конечно, это было больно. «Но, — напомнила она себе, — я ведь и приехала сюда для того, чтобы справится с этим». Лика приняла душ, постелила свежее белье на родительской кровати и, свернувшись калачиком, закрыла глаза. Сон, конечно, не шел.
Она думала о том времени, когда маленькой девочкой испытывала радостное удовольствие, забираясь по утрам к родителям под одеяло. Они были такие красивые, такие большие, красивые и сильные люди. Оба высокие, статные, смуглые, с темными волосами и карими глазами. Только у папы глаза были более темными, вишневыми, а у мамы — светлого орехового оттенка. Они были под стать друг другу, потрясающе смотрелись вместе, неизменно вызывая восхищение не только внешним видом, но и отношениями. Что и говорить, чета Яценко служила примером для подражания. «Идеальная пара» называли их.
Они встретились, когда папа был еще капитаном. Познакомились на вечере, в честь 8 Марта, который проходил в Клубе милиции. Как оба потом рассказывали — первый взгляд был словно гром среди ясного неба. А через три месяца поженились. Лика помнила одну из фотографий того времени. Маме на ней — двадцать пять, отцу — тридцать. Оба такие счастливые. Медовый месяц провели в Сочи.
Лика родилась только через три года после свадьбы. Поздний ребенок, долгожданный, оттого и особо любимый. Как ни странно, она мало походила на родителей. Светлая кожа, слегка раскосые глаза цвета плакучей ивы. Волосы в детстве были черными, но с возрастом заметно посветлели, приобретя рыжеватый оттенок. Какой у них цвет? Она до сих пор не знала, как точнее его назвать. Рыжий? Как будто не то. Каштановый? Нет, скорее смешение этих оттенков. Артур говорил, что цвет ее тяжелых густых прядей напоминает только что полинявшего лисенка. Забавно, конечно.
Словом, на родителей Лика походила мало. У них были правильные черты лица. У отца нос с чуть заметной горбинкой, а у мамы — чисто греческий профиль. А у Лики нос почему-то курносый. Но вот губы мамины — крупноватые, несколько «утячьей» формы. Высокие скулы. Руки — широкие ладони и длинные, тонкие пальцы — это, конечно, от отца. Папа называл ее пальчики «моими гвоздиками». А вот фигура точно мамина. И то, что надо, — все на месте. Никаких намеков на «гладильную доску». Еще в школе мальчишки заглядывались.
Больше всего Лика походила на бабку Галину, папину маму. Та же гордая посадка головы, тот же прямой взгляд, те же неторопливые движения. Лика ее прекрасно помнила. Эта женщина всегда производила неизгладимое впечатление на окружающих, умела завладеть вниманием всех мужчин без исключения и, стоило ей только захотеть, влюбляла их в себя. Она обладала обаянием и магнетизмом, которые при умелом использовании действовали на людей безотказно. И бабушка им пользовалась, своим обаянием, как электричеством — то включала, то выключала. Вот этого, пожалуй, у Лики нет… Но такое не всем и дано. Однако своей внешностью Анжелика Анатольевна Яценко была вполне довольна, особенно теперь, к двадцати трем годам, окончательно сформировавшись. Жаль, мама с папой не видят…
Говорят, и небезосновательно, что все мы родом из детства. Какое оно было, что родители в ребенка заложили, то и остается до последнего дня. Ликино детство без преувеличения следовало назвать счастливым. Росла она, можно сказать, комнатным растением. Ее трепетно любили родители и, более того — нежно обожали. Мама никогда не скупилась на ласку, а папа, тот и вовсе баловал без меры. На дни рождения, да и на любые праздники она всегда получала самые лучшие подарки. Однако, надо признаться, никогда их особенно не берегла. Возможно, просто потому, что знала: сломает одну игрушку — подарят другую. Чего переживать-то?
Когда Лике исполнилось пять лет, им дали вот эту двухкомнатную квартиру. К тому времени папа уже получил звание подполковника, да и дальнейшая его карьера складывалась вполне ясно. Как говорится, его заметили там, наверху. А до этого они жили в частном доме, поделенном на две части. Одну занимал папин старший брат с женой и дочерью Мариной, другую, соответственно, Лика с родителями. Она помнила, пусть и не очень хорошо, с какой любовью мама принялась обустраивать новое жилище, создавать уют. Мамочка вообще была человеком домашним, хозяйственным.
Выйдя замуж за отца, она, по собственному ее признанию, прекрасно понимала, что с так называемой карьерой покончено раз и навсегда, но до Ликиного рождения все же продолжала работать администратором в местном театре. А вот после декрета на работу так и не вернулась, справедливо полагая, что дома от нее будет больше пользы. И верно. Хозяйкой она оказалась рачительной и гостеприимной. Все у нее было вовремя и к месту. Умела она и уют создать, и гостей принять, и ужином накормить, и выслушать, и помочь, если что нужно. Художники, певцы, актеры, музыканты — словом, вся местная богема бывала у них в гостях. Несмотря на то что мама из театра ушла, друзья из сферы искусства у нее остались. И мама надеялась, что и Лика, повзрослев, найдет себе место именно в этой сфере.
«Так и получилось, мамочка», — прошептала Лика и заснула. Впервые за три последних дня легко, без мучительных полудум, полугрез, без боли. Как в детстве. И увидела сон. Ей снились родители — снова молодые, веселые и счастливые. А Лика опять была маленькой девочкой. Они держали ее за руки, а она, чтобы видеть их сияющие, улыбающиеся лица, задирала голову и счастливо, заливисто смеялась.
Проснулась Лика с ощущением счастья, тепла, родительского присутствия. И благодарностью неведомой высшей силе, которая хотя бы во сне дает возможность забыться. Забыть о боли, терзающей сердце наяву, поверить, будто дорогие и любимые люди — рядом. Хотя Лика чувствовала их незримое присутствие всегда. Даже когда проваливалась в пучину отчаяния, даже когда от боли не могла дышать, даже в минуты полной безысходности. Особенно в такие минуты…
Наступил этот черный день. Каждый год Лика боролась с собой в этот день, отчаянно сопротивляясь воспоминаниям. Но сегодня, пожалуй, была им даже рада. Не надо ставить никаких заслонов — пусть вспомнится все. Лучше попробовать пережить все заново, чтобы справиться.
На могиле родителей она была всего дважды. Первый раз в годовщину их смерти. Тогда с ней случилась истерика, и Марина твердо решила, что Лике не стоит приходить на кладбище, пока ее душевная рана не затянется. Марину же расстояние в пятьсот километров никогда не смущало, она регулярно — два раза в год — приезжала на могилы к своим и Ликиным родителям.