Всеобщая история искусств в шести томах. Том 5 (с иллюстрациями)
Шрифт:
Борьба различных классовых сил стимулировала и развитие общественной мысли. Возникают учения, доказывающие несостоятельность феодальной системы, враждебность ее обществу, гибельность для будущего страны (Андо Сёэки, 1700—1763). В это же время появляются различные антирелигиозные учения, направленные против синтоизма, буддизма и конфуцианства (Ямагато Банто, 1761—1801). То, что прежде было незыблемым и вечным, что, казалось, было рождено непостижимыми и божественными законами вселенной, что внушало веру и смирение, теперь все чаще стало подвергаться сомнению, анализу и критике. Европейская наука стала привлекать все большее число японских ученых. Как ни строга была система изоляции страны, все же правительству Токугава не удалось полностью пресечь общение Японии с внешним миром. Порт Нагасаки ( Единственный порт, куда после 1637 г. было разрешено заходить иностранным (голландским и китайским) судам.) стал источником распространения европейских знаний, идей мировой науки. Растут также сведения японцев о европейском искусстве, с которым они знакомились по многочисленным гравюрам. Круг знаний и представлений японцев в это время чрезвычайно расширился. В этом новом, познаваемом и представляемом мире, в котором теперь жил человек, иное значение, содержание и масштаб получило все, что его окружало. Метафизическая неопределенность ощущения мира сменяется все более рациональным подходом к явлениям. В это время в Японии становится известна теория Коперника, новая медицина стала разрабатывать свои методы на основе анатомии, многие основные положения старых философских учений были отвергнуты. Ничто не оказалось вечным — рушилась освященная веками феодальная система. Сознание соразмерности человека и окружающего его мира повлекло за собой переоценку всех явлений. Новый смысл приобретает окружающая человека природа. Это уже не то воплощение божественного начала, созерцание и проникновение в которое приближало к познанию истины. Природа включается в сферу человеческой деятельности, это сопутствующий ей фон. Новый смысл приобретает и человеческая деятельность в ее повседневно-будничном проявлении. Собственно, она и становится основным объектом внимания. В этом конкретизировавшемся, материальном мире она занимает одно из главных мест. Японская литература и искусство 18 в. проникнуты интересом к индивидуальным проявлениям повседневности и познанию частного, обыденного человека.
Сознание нового соотношения мира и человека явилось главной чертой мировосприятия эпохи, получившей название эпохи Эдо. Это было той основой, которая определила природу новых направлений в искусстве того времени. Эволюция японского искусства второй половины 18 в. — первой половины 19 в. была связана с развитием нового, демократического мировоззрения, с идеологией буржуазии, переживавшей период становления и борьбы с феодальным строем. В искусстве Японии Эпохи Эдо при всем многообразии художественных школ ясно выступают две основные тенденции. Одна из них обращена к старым традициям средневекового искусства и преимущественно связана с идеологией господствующего класса, другая — стремится к новой художественной оценке действительности, к созданию новых форм в искусстве и отражает мировоззрение демократических слоев японского общества. Однако обе эти тенденции не развивались в своем чистом, идейно-программном плане. И если первая в процессе эволюции претерпевает весьма значительные изменения под влиянием новых художественных идеалов, выдвигаемых усиливающимся демократическим направлением в культуре, то вторая развивается на основе огромного наследия старого искусства, заимствуя из его богатейшего арсенала художественные средства. Первая, в целом консервативная тенденция была связана в эпоху Эдо с эволюцией старых форм искусства.
В японской архитектуре 17 в. был временем завершения ее классической истории. В это время был сооружен дворец Нидзё; в 1642 г. был закончен ансамбль Кацура, завершавший традицию, восходящую еще к периоду раннего средневековья; в 1640-х гг. было окончено строительство храма в Никко, увенчавшего собой развитие пышного декоративного стиля, первые проявления которого были отмечены еще в постройках 13 в. Следующий новый этап истории японской архитектуры относится уже к концу 19—20 в. и связан с освоением новой для Японии европейской техники строительства.
История японской традиционной живописи периода Эдо связана как с деятельностью старых художественных школ Кано и Тоса, так и возникших в это время Нанга и Сидзё-Маруйама. Преобладающее положение среди старых живописных школ принадлежало школе Кано. В живописи Кано верхушка феодального дворянства видела то особое, благородное, освященное традицией искусство, которое являлось их прерогативой и было доступно лишь им как посвященным. Строгий, тяготеющий к монохромной живописи стиль Кано Танио (см. том II, кн. 2-я) стал образцом для большинства художников школы Кано 17—18 вв. Среди них выделяются имена таких художников, как Ёасунобу (1613—1685) и Цунэнобу (1639—1712). Однако при всем мастерстве исполнения их живопись становилась все более холодной и безжизненной. Ее идеалы, так же как и идеалы ее покровителей, были обращены в прошлое. В сущности, произведения художников школы Кано периода Эдо были лишь повторением и копированием старых образцов.
В это же время аристократическая школа Тоса с ее канонизированной интерпретацией сюжетов из классической литературы и с консервативной выхолощенной художественной системой также пришла в полный упадок. Некоторое оживление в деятельности школы Тоса наметилось в последующие годы 18 в. и в первой половине 19 в., что во многом было связано с движением части оппозиционно настроенного дворянства за реставрацию императорской власти, восстановление древних форм правления и образа жизни и в этой связи — за возрождение классических традиций в литературе и искусстве. В это время школу Тоса возглавила группа художников, таких, как Танака Тотсугэн (1768—1823), Укита Иккэи (1795—1859), Ватанабэ Кийоси (1778—1861) и другие, стремившихся возродить в живописи Тоса традиции 10—12 вв., то есть традиции Ямато-э. Школа Тоса в эти годы стала называться «возрожденное Ямато-э». Однако чисто формальное использование традиций старой живописи не могло оказаться плодотворным. В этих условиях кризиса двух основных школ старого искусства в японской живописи появляются новые тенденции, стремящиеся преодолеть ограниченность окостеневшей художественной системы. Носителями этих тенденций были школа Сидзё-Маруйама и школа Нанга.
Основателем киотской школы Сидзё-Маруйама был Маруйама Окно (1733— 1795); важной особенностью этой школы было обращение к зарисовкам с натуры, использование светотени и линейной перспективы, изучаемой японскими художниками того времени на примерах голландской гравюры. Вместе с тем по кругу избранных тем и главным образом их декоративному решению школа Сидзё-Маруйама была близка школе Кано. Обращение Окно к более реалистическому изображению было, собственно, развитием тенденции, заключенной в самой живописи школы Кано и отмеченной еще в работах художников начала 16 в., однако столь определенно проявившейся лишь в условиях все усиливающегося влияния нового, демократического мировоззрения. Формально реалистическая передача предметов и сохранение Окно сложно орнаментальной композиции и рисунка школы Кано впоследствии были усвоены многочисленными художниками-ремесленниками второй половины 19 — начала 20 в.
Другой новой школой, по существу, более оппозиционной к официальной живописи Кано, была школа Нанга, иначе Будзинга — то есть живопись ученых, сделавших живопись своим любимым занятием. Момент непрофессиональности, отмеченный в самом названии, был своего рода заявлением на право не следовать канону. Художники школы Нанга стремились не только к освобождению от живописного канона, но и к возрождению философского содержания искусства. Основой творческого метода они считали свободное выражение своего лирического восприятия природы. Однако школа Нанга как направление в искусстве не было новым. Так называемая «живопись ученых» существовала в эпоху Сун в Китае. С именами художников Икэно Тайга (1723—1776) и Ёоса Бусон (1716—1783) связано начало самостоятельного существования школы Нанга. Однако, несмотря на все стремления художников школы Нанга преодолеть безжизненность канона, их искусство было внутренне столь же скованно, как и у поздних мастеров школы Кано. Интерес к «живописи ученых» возник параллельно с санкционированным правительством распространением в Японии неоконфуцианства и был во многом столь же искусствен. Некоторые художники школы Нанга, как, например, Ватанабэ Кадзан (1793—1841), работавший в Эдо, в своем стремлении реформировать традиционную живопись пытался идти дальше своих современников, используя новые живописные приемы, заимствованные из европейского искусства. Но произведения, в которых художник обратился к традиционным пейзажным сюжетам, используя при этом светотень и перспективу, оказывались лишь безжизненным переложением старых мотивов на новый живописный язык, принципиально чуждый самой сути старого искусства. Упадок старого искусства был слишком глубок и связан не с обветшанием какой-либо его отдельной формы, а с кризисом всего средневекового мировоззрения. Попытки использовать принципиально новые средства выражения при сохранении старой художественной концепции лишь более явно обнаруживали признаки этого упадка.
Новые силы, формировавшиеся в это время за пределами феодальных замков и монастырей, вопреки воле правящего класса, были призваны сыграть главную и решающую роль в истории японского искусства этого периода. Такой силой было третье сословие. Именно в среде третьего сословия оформились силы, сумевшие встать на путь смелых открытий в искусстве, создать новые художественные формы почти во всех областях национальной культуры и творчески претворить старое наследие. Период Эдо был временем возникновения и расцвета народного театра Кабуки, противостоящего старым условным формам средневекового театра. Этот период был также временем расцвета новой, глубоко проникнутой духом народного творчества национальной формы поэзии— хокку, временем развития гравюры на дереве, пришедшей на смену средневековой живописи и ставшей столь же значительным явлением в национальной и мировой истории искусства.
Гравюра 18 — первой половины 19 в. в истории японского искусства была принципиально новой художественной формой, наиболее полно отразившей демократическое мировоззрение эпохи, реалистическую направленность ее передовых эстетических устремлений. Повседневная реальность стала для японских граверов неисчерпаемым источником художественных образов. Бытовой жанр, портрет, а затем пейзаж стали основными темами гравюры. Утверждение эстетической ценности повседневной действительности было выражено и в самом названии, которое приняло новое художественное направление — Укиё-э ( Слово «Укиё-э» было заимствовано из буддийской терминологии, где оно употреблялось для определения мирской жизни человека. Впервые появилось в литературе как обозначение художественного направления в 1682 г.) (то есть мир земной или повседневный). Обращение художников к гравюре и ее быстрое распространение в эпоху Эдо во многом были вызваны новыми потребностями растущих городов. Гравюру применяли для иллюстрирования популярных книг и альбомов, для печатания театральных афиш с изображением актеров, реклам, плакатов и т. п. Первая книга с гравюрами-иллюстрациями появилась в начале 17 в. Однако они еще мало чем отличались от примитивной средневековой гравюры ( Гравюра известна в Японии с 8 в.). Впервые новые пути развития гравюры наметились во второй половине 17 в. — первых десятилетиях 18 в. в творчестве таких художников, как Хисикава Моронобу (1618— 1694), Тори Киёнобу (1664—1729), Тори Киёмасу (1694—1716), Кайгэцудо (начало 18 в.) и некоторых других, работавших в Эдо. Напряженная, полная новизны жизнь столицы привлекала художников, поэтов, актеров из всех провинций Японии. В столичных театрах Кабуки и столь же популярном среди горожан театре марионеток ставились разнообразные спектакли, в которых играли лучшие актеры Эпохи. Праздничные фейерверки в многочисленных садах, катанья на лодках, парусные гонки на реке Сумида дополняли красочную жизнь города. Круг тем, установившийся в творчестве названных выше художников, был почерпнут главным образом из этой многообразной повседневной жизни столицы.
Кайгэцудо. Куртизанка в кимоно с изображением волн. Гравюра на дереве. Между 1704 и 1710 гг.
илл. 384
В творчестве Моронобу широко разрабатывается бытовой жанр — уличные сцены, народные увеселения, сцены домашнего быта, и впервые в альбоме «Сцены Ёсивара» появляется как самостоятельная тема изображение куртизанок, тема, ставшая популярной в гравюре 18 в. Тори Киёнобу и Тори Киёмасу одними из первых стали работать в области театральной афиши, положив начало особому жанру — изображениям театральных сцен и актеров,— занявшему важное место в истории японской гравюры. В творчестве художников этого периода не только определяется круг тем гравюры, но и закладываются основы нового понимания и художественной оценки действительности. В жанровых сценах из книги Моронобу «Сто изображений женщин этого бренного мира» (1681) совершенно по-новому увидена повседневная жизнь человека. Простой, обыденный сюжет оказывается для художника полным значительности и красоты. Он рассматривает его не как случайную сцену, а как конкретизированное выражение человеческой деятельности вообще, равно значительной в своих многочисленных проявлениях. Вместе с тем художественный язык гравюры обусловливался всем предшествующим искусством. С мастерством линии чистой, каллиграфически изысканной, но и эмоционально насыщенной гравюра унаследовала и сам способ художественного обобщения. Художника интересовал не процесс последовательных изменений, не становление явления, а лишь момент его полной завершенности, пусть кратковременный, но в котором смысл и красота его выразились с наибольшей полнотой, который как бы венчал собой весь предшествующий процесс постепенных изменений, был бы совершенным и полным их выражением. В «Прачках» Моронобу (лист из книги «Сто изображений женщин этого бренного мира»), стирающих и вешающих белье, в стремительных движениях актеров Киёнобу или в стоящих в изысканных позах красавицах Кайгэцудо выражено лишь то существенное, что характеризует данный момент движения, как бы выхваченного из среды последовательных изменений и запечатленного во всей его характерности.