Всевидящее око
Шрифт:
По замер в качалке, словно каменная статуя. Я расхаживал по комнате, думая… нет, не о нем и не о стихах. Я наблюдал за игрой света и теней у себя на лице и думал, почему свет ничуть не теплее. Тем временем мой мозг искал решение и нашел.
– Если вы относитесь к этим стихам как к посланию свыше, давайте сделаем маленький опыт. Вы помните начальные строки?
– Разумеется, – встрепенулся По. – Они врезались мне в память.
– Пожалуйста, напишите их в верхней части листа. Места должно хватить.
По не возражал. Он присел к столу
Я долго глядел на бумагу. Потом – еще дольше – на автора.
– Ну и как? – спросил меня По.
Глаза его заметно округлились.
– Так, как я ожидал, – ответил я. – Все произведение является аллегорией вашего ума. Дурной сон, облаченный в поэтическую форму.
Я выпустил лист из рук. Он падал очень медленно. Опустившись на кровать, лист несколько раз вздрогнул и замер.
– Если встать на позицию читателя, – сказал я, – в этом стихотворении не мешало бы сгладить кое-какие шероховатости. Так сказать, провести редакторскую правку. Конечно, при условии, что ваша мать не будет возражать.
– Редакторскую правку? – переспросил По, готовый засмеяться.
– Да. Взять хотя бы эту строчку: «Безысходность мне сердце терзала». Красивая фраза, но до чего ж затертая.
– Я бы этого не сказал.
– А я говорю… Или вот еще: «Исторгая безумные звуки, она руки простерла с мольбой». Получается, ваша героиня разумна и безумна одновременно. Как-то это неправдоподобно.
– Помилуйте, Лэндор. Вы от меня еще доказательств потребуйте, как на занятиях по геометрии!
Доказательств требовать не стану, а вот ваше обоснование хочу услышать. Объясните, почему вы избрали для героини такое имя – Леонора. Что оно вообще значит?
– Ну… оно мелодично. Легко рифмуется.
– Я не об этом. Оно из тех имен, что встречаются лишь в стихах. Хотите знать, почему люди вроде меня читают стихи? Не из-за словесных красот. Из-за таких вот странных имен, как Леонора.
Скривив челюсть, По вскочил с кресла, схватил лист, торопливо сложил и запихнул к себе в карман. От его рук шел пар, будто он только что вытащил их из чана с бельем.
– Вы не перестаете меня удивлять, Лэндор. Вот уж не думал, что вы разбираетесь в таких тонкостях языка.
– Друг мой, обойдемся без лести.
– Я думал, что у вас просто не было времени на подобные пустяки. Боюсь, так вы в любом моем стихотворении отыщете кучу ошибок.
– Я лишь указал вам на кое-какие нелепости.
– Благодарю, Лэндор, этих… нелепостей было вполне достаточно, – буркнул По. – Больше я не стану докучать вам поэзией. Отныне я постараюсь вообще не говорить при вас о стихах.
Я думал, что после столь решительного заявления он уйдет. Но он не уходил. Он провел в номере еще около часа, однако его присутствия почти не ощущалось. И почему я тогда не рассказал По о моем приключении в шкафу Артемуса? Наверное, счел излишним. Его уши все равно ничего не слышали, кроме имени
Очень скоро мы оба впали в глубокое молчание. Я с некоторым раздражением думал, что сегодня вполне мог остаться дома, где никто не нарушил бы моего уединения.
Вдруг По вскочил и без единого слова вышел из комнаты.
Нет, он не хлопнул дверью. Он оставил ее полуоткрытой. Мне было лень вставать, а потому к моменту его возвращения дверь по-прежнему была приоткрыта.
Да, через час с небольшим влюбленный кадет По неожиданно вернулся. Он весь дрожал, шмыгал носом. На голове вместо кивера белел мокрый снег. По вошел почти на цыпочках, словно боясь меня разбудить. Затем он озорно улыбнулся и величественно махнул рукой.
– Терпеть не могу извиняться, но придется. Второй раз за этот вечер. Прошу вас, Лэндор, извините меня.
Я ответил, что извинения ни к чему. Скорее это мне нужно извиниться перед ним. Никто не давал мне права столь бесцеремонно копаться в таком приятном стихотворении… Слово «приятный» показалось мне неправильным, и я заменил его другим, назвав творение По «в высшей степени поэтическим».
Он вежливо выслушал мои оправдания и сказал, что пришел не за этим. Я было подумал, что парень не прочь выпить несколько глотков монангахилы, однако и здесь я ошибся. Едва шевельнув пальцами, По перевернул пустой стаканчик, затем сел на пол и обхватил руками колени. Он разглядывал давно знакомый узор коврика – переплетение золотистых узоров и зеленых лилий.
– Знаете, Лэндор, если я потеряю вас, я потеряю все, – тихо сказал По.
Я улыбнулся.
– Друг мой, у вас и без меня останется немало причин жить дальше. Многие искренне восхищаются вашим поэтическим даром.
Но никто не относился ко мне с такой добротой, как вы, – сказал По. – Я не преувеличиваю, Лэндор. Никто! Вы взрослый, уважаемый человек, умеющий себя занимать. И тем не менее вы позволяли мне часами безостановочно говорить о чем угодно. Я выплескивал на вас все излияния своей души и сердца, все сомнения разума, и вы бережно сохраняли мои откровения. Вы, Лэндор, добрее любого отца. Вы всегда относились ко мне как к равному. Такое не забывается.
Он сжал колени, после чего пружинисто вскочил и направился к окну.
– Я не стану рассыпаться в цветистых выражениях, – продолжал По, – ибо вы это не любите. Но вы должны знать, Лэндор. Я поклялся, что впредь ни ревность, ни гордость не омрачат нашу дружбу. Я слишком дорожу ею. После любви Леи дружба с вами – самый драгоценный подарок, который я получил, оказавшись в этой богом забытой дыре.
«Терпи, Лэндор», – сказал я себе.
Я чувствовал, что не имею права прерывать словоизлияния По, иначе… иначе совершу грех более непростительный, чем вторжение в поэтическое творчество его матери.