Всей мощью огненных залпов(Документальная повесть)
Шрифт:
— Ларичкин, Зенин, быстрее заряжать! Быстрее!
Немецкие танки уже расползались по полю. Они рассчитывали смять бившие по ним две артиллерийские батареи и дивизион Зиппера. С наблюдательного пункта теперь были отчетливо видны и сами танки, и черно-белые кресты на их бортах. В этих танках враг, прильнув к перекрестиям прицелов, шарил стволами, выискивая цель.
«Где же наши? Где помощь? Как удержать танковую лавину?» — лихорадочно соображал Зиппер.
Артиллерийские батареи, стоявшие слева и справа, вели беспрерывный огонь по наступавшим гитлеровцам. Но и ответный огонь танковых пушек становился
Ларичкин охрип, подавая команды поредевшим расчетам. Бойцы выбивались из сил, поднося к установкам тяжелые сорокадвухкилограммовые снаряды.
Назначив командиром установки старшину Журавлева взамен только что тяжело раненного сержанта Гущина, он видел, как этот бывалый боец под разрывами снарядов, без суеты успевал выполнять все поступавшие команды, подносил снаряды, помогая расчету.
В этот-то напряженнейший момент откуда-то появились две тридцатьчетверки и с ходу открыли огонь. Один танк врага был сразу же подбит. Встретив неожиданный отпор, гитлеровцы замешкались, стали маневрировать. Но разобравшись, что против них вышло только два наших танка, повели еще более интенсивный огонь. Вот очередной снаряд разорвался вблизи установки. Падая в снег, Ларичкин услышал, как кто-то закричал:
— Журавлева убило!
Тут же вскочив, он на одном дыхании скомандовал:
— По фашистам, огонь!
Это был последний залп оставшихся в строю двух боевых машин.
Вражеские танки, понеся огромные потери, все же достигли огневых позиций артиллерийской батареи и, смяв ее, устремились на дивизион «катюш».
Со своего НП Зиппер видел все, что произошло на фланге. Находиться на чердаке было бессмысленно. Он выпрыгнул через слуховое окно на снег и побежал к батарее Ларичкина. Когда до нее оставалось не более двух десятков шагов, земля перед ним вздыбилась, сверкнуло пламя. Зиппер успел заметить, как упал бежавший рядом Скворцов, и рухнул сам. Испытывая мучительную боль, прижимая руку к животу, он пытался приподняться, но силы покинули его и он опрокинулся на спину.
Ларичкин, выдвинув вперед пэтээровцев, видел, какая смертельная опасность нависла над дивизионом. И он принял решение отойти на новый рубеж, приказав взорвать разбитые установки.
В создавшихся условиях это решение Ларичкина представлялось разумным. Надо было сохранить боевые машины и личный состав дивизиона, вывезти тяжелораненых и не дать возможности врагу захватить секретное оружие. Он учитывал и то, что снаряды были на исходе, а немецкие танки и пехота вошли в мертвое пространство. Вести огонь по ним с этого расстояния невозможно.
Выполняя приказ Ларичкина, остатки дивизиона снялись с огневых позиций и стали отходить через Красноармейск. Когда гитлеровцы ворвались на оставленные огневые позиции, они обнаружили там лишь воронки от снарядов и бомб да искореженные груды металла. В слепой злобе танки утюжили все, что осталось от дивизиона Зиппера.
Глава вторая
В ОГНЕННОМ КОЛЬЦЕ
Советские войска продолжали перемалывать окруженную под Сталинградом
3-й дивизион под командованием капитана Шматько после тридцатикилометрового марша вышел к Стрельцовке, населенному пункту на Дону, имея задачу поддержать своим огнем наши наступавшие части.
Занимая огневые позиции на подступах к этой станице, Шматько вспомнил, как ставил ему задачу Бежалов, как предупреждал об опасностях, с которыми может столкнуться дивизион, уже порядком измотанный в предыдущих боях.
— Знаю, задача вам предстоит трудная, — сказал тогда командир полка, — линия фронта выдвинулась вперед, на флангах обороняются сильные вражеские группировки, сопротивление которых пока сломить не удается, но я уверен, что дивизион справится с поставленной задачей.
Присутствовавший при разговоре начальник политотдела части батальонный комиссар Васильев сказал Шматько:
— Я еду с вами в дивизион. Поговорю с коммунистами, со всем личным составом.
Капитан Шматько, сам в прошлом армейский политработник, с любовью и уважением относился к Геннадию Михайловичу Васильеву. Он видел, люди тянутся к нему, а однажды услышал, как командир боевого расчета сержант Гвоздев говорил: «У нас батальонный комиссар — настоящий человек».
Шматько стоял на дороге, с которой несколько минут назад свернул дивизион, и вместе со своим начальником штаба старшим лейтенантом Хрычевым уточнял координаты огневых позиций. Боевые машины с подвешенными на направляющих снарядами занимали огневые позиции.
— Что удалось узнать дополнительно о стрельцовской группировке? — обратился Шматько к Хрычеву.
Старший лейтенант не успел ответить, так как подбежал связист и доложил капитану:
— Вас начальник разведки лейтенант Мирошниченко!
Лейтенант взволнованно доложил о перемещении войск противника на северной окраине Стрельцовки. Шматько прикидывал, что это наиболее вероятное направление, откуда фашисты могут начать прорыв. А раз так, ему самому нужно принимать срочные меры.
Отдавая трубку радисту, он вдруг услышал отдаленный с подвыванием моторный гул, а затем увидел в лучах утреннего солнца «юнкерсов», летевших четким строем.
Ведущий «юнкерс» отделился от строя и стал пикировать на огневые позиции иптаб (истребительно-противотанковая артиллерийская батарея). Другие самолеты изготовились повторить его маневр и, создав в воздухе подобие круга, поочередно обрушивали на землю свой смертоносный груз. Набрав высоту, они вновь почти отвесно падали на расположение батареи и сбрасывали с каждым заходом по одной или сразу по две-три бомбы, все время расширяя площадь бомбометания и постепенно приближаясь к огневым позициям дивизиона.
Еще недавно чистый снег теперь был забросан комьями земли, а на большой площади тут и там зияли воронки.
— Перебьют здесь нас всех, товарищ капитан, надо отходить, — крикнул Хрычев. — Чего ждать?
Но было поздно. «Юнкерсы» висели над подступами к Стрельцовке, разбрасывая бомбы по всему полю, а израсходовав запас бомб, начали обстрел из пулеметов.
Ругая зенитчиков, Шматько собрался было бежать на наблюдательный пункт, но вдруг увидел разрывы в тылу дивизиона. «Что это?» — пытался понять Шматько.