ВШ 3
Шрифт:
Время подбиралось к трём, торчать несколько часов в аэропорту не хотелось, и я предложил прогуляться в уже знакомый нам ГУМ. Здесь можно было приглядеть что-нибудь, чего в Пензе не купишь в принципе. Неудивительно, что, увидев очередь за итальянскими шарфиками, мама с Ингой тут же встали в очередь. Женщины, что с них взять…
С собой моей «двоюродной сестре» родители дали сто рублей на всякие непредвиденные расходы, и в случае чего мы бы с мамой могли её выручить, но Инга уложилась в восемьдесят пять. Помимо итальянского шарфика, мои спутницы обзавелись нижним бельём родом вроде как из
На станции метрополитена нам попался скучающий, лузгавший семечки и складировавший шелуху в ладонь милиционер. Мазнул по нам и нашим сумкам острым взглядом, вроде мгновение, а такое ощущение, будто рентгеном просветил. И вроде бы с виду никакой не супермен — ремень под животиком свисает, под подмышками растеклись пятна пота, а глазки заплыли жирком — а всё равно как-то не по себе стало. Такое чувство, будто на тебя только что смотрел хищник, волк в овечьей шкуре. И даже садясь в вагон метро, мне казалось, я ещё ощущаю спиной этот взгляд.
Нам ехать до Комсомольской площади, потом с Казанского вокзала электричкой в Быково, ничего ближе к аэропорту пока не прорыли. В вагоне метропоезда от нечего делать уставился на карту метрополитена. Взгляд почему-то зацепился за название «Ждановская». В будущем эта станция, если ничего не путаю, станет «Выхино». Ну станет и станет, вот только мысли почему-то упрямо возвращались к «Ждановской». Словно с ней было связано что-то, причём не очень хорошее.
И тут меня словно обухом по голове пригрело! Ну ё-моё, это же именно на «Ждановской» в декабре 1980 года менты оприходуют майора госбезопасности! Я ведь даже фильм смотрел, снятый по этому делу, он так, кажется, и назывался «Убийство на «Ждановской».
По итогам расследования вроде и Щёлокову перепало так, что он лишился своей должности, после чего застрелился. Да-а, распустил своих подчинённых Николай Анисимович.
А ведь всё это случится через два с половиной года. Но я более чем уверен, что уже сейчас сотрудники линейных отделений далеко не ангелы, и пусть, возможно, пока и не промышляют убийствами, но уже на пути к этому. По-любому уже уводят к себе в служебное помещение подвыпивших пассажиров и опустошают их сумки и кошельки. Сделал себе зарубку в памяти обязательно рассказать об этом Сергею Борисовичу.
Удивительно, но он сам напомнил о себе звонком на следующий день.
— Максим Борисович, как у вас со временем? Сегодня можете в пять вечера подойти по известному адресу? Прекрасно, буду ждать.
Что там опять стряслось? Надеюсь, ничего такого, что могло бы помешать моим планам как минимум слетать в Грецию. А то вдруг объявят меня невыездным, и всё, хана моим мечтам о международной боксёрской карьере. В сборную больше не пригласят, смысл приглашать спортсмена, который не может с командой улететь за рубеж?
Ровно в семнадцать ноль-ноль я нажал кнопку дверного звонка уже знакомой квартиры. Буквально через пять секунд щёлкнул замок и дверь распахнулась.
— Заходите. Чай будете? Ну всё равно я уже заварил, для антуражу посидим на кухне.
Кухонная форточка была приоткрыта, в воздухе витал запах сигарет, а в пепельнице, сооружённой из вычищенной до блеска консервной банки, лежал раздавленный окурок. До этого как-то не доводилось видеть, чтобы Козырев курил. Тот, поймав мой взгляд, немного виновато пожал плечами:
— Всё бросить хочу, месяца два не курил, а тут что-то захотелось так, что не выдержал, купил пачку «Примы».
— Да мне-то как-то… Дело ваше, Сергей Борисович. Так что стряслось-то? Меня в Грецию не отпускают?
— Нет, с этим всё в порядке, — успокоил меня подполковник, наливая заварку по стаканам. — Тут такое дело… В общем, недавно выяснилось, что один не в меру ретивый сотрудник в обход Лазарева собрал на тебя сведения и отправил их в Москву.
— Нормально, — пробормотал я. — И что теперь будет?
— Пока всё не так плохо. На наше счастье, досье попало в руки нашему бывшему сотруднику, и он не дал делу ход, а более того, отзвонился Ивану Ильичу. Сотруднику этому ретивому влетело за самодеятельность, но всё же я хочу вас предупредить, Максим Борисович, чтобы не переусердствовали со своими талантами. И так уже слишком много внимания к себе привлекаете.
— Так а что же мне делать? Завязать с музыкой, перестать писать книги и начать всем проигрывать в ринге?
— Зачем же так кардинально? Просто следите за собой, чтобы не прокалываться на разного рода мелочах. Тем более что скоро летите в Грецию, страна ещё не так давно была членом НАТО, и там вам нужно будет просчитывать каждый свой шаг.
— Сергей Борисович, да уж понимаю, не маленький, — хмыкнул я, и мой собеседник тоже невольно улыбнулся. — Спасибо за совет, постараюсь держать себя в рамках… хм… приличия. А у меня для вас, между прочим, тоже имеется важная информация.
— Ну-ка, ну-ка…
— Недавно были в Москве, и я там в метро вспомнил кое-что, что должно случиться, и что можно предупредить. Хотя, если мы с вами меняем историю, может и не случиться, но порядок в этом деле по-любому нужно навести.
Мой рассказ занял несколько минут, пока говорил — Сергей Борисович делал себе пометки в блокноте.
— Да, с этим безобразием нужно разбираться, — вздохнул он, когда я закончил. — Не по мне, конечно, шапка, но я поставлю своё руководство в известность, а оно в свою очередь… В общем, вопрос постараемся решить, хотя тут впору уже начинать коренную чистку всего персонала МВД.
— А я тут ещё кое-что вспомнил.
— Ещё? — приподнял брови Козырев. — Ну-ка, выкладывайте, Максим Борисович.
Я и выложил про танцора Александра Годунова, который следующим летом во время американских гастролей останется в США. Вспомнил-то я не только что, а пораньше, но всё думал, стоит ли об этом говорить Сергею Борисовичу. В конце концов, Годунов никому ничего плохого не сделал, кроме, наверное, ответственных лиц в делегации, он просто искал лучшей доли для себя. Но в итоге решил, что в Штатах кроме эпизодической роли в «Крепком орешке» Годунов ничем не отметился, тогда как в Союзе ему светили блестящие перспективы. Да и весь был открыт перед ним, облетел бы с гастролями всю планету. Всё это я и выложил собеседнику, который меня внимательно выслушал. И совсем уж напоследок рассказал про грядущую кончину Высоцкого 25 июля 1980 года.