Вскрытие покажет
Шрифт:
– Конечно, я отпущу вас в отпуск, – сказала она напоследок. – Но сделаю это при одном условии: вы как следует обдумаете то, что я сказала. И надеюсь, примете правильное решение.
Вот так я и оказалась в поселке Казаково, что под Хабаровском, в сотнях километров от дома. Олегу я соврала. Он сам говорил о том, что мне следует развеяться, отправившись в путешествие, и я сказала ему, что решилась. Но ни в Турцию, ни в Испанию я, разумеется, не поехала, а выдумала подругу, роль которой сыграла Вика, личный секретарь Лицкявичуса. Она прислала мне по «мылу» письмо с приглашением в гости, и я со спокойной душой
Вспоминая этот разговор, я почувствовала, как заныло под ложечкой, и я бессознательным жестом положила руку на живот. Вопреки анализам, я совершенно не ощущаю себя беременной. Никакой апатии, никакой тяжести – напротив, энергия во мне бьет через край, и, порой крутясь перед зеркалом в поисках лишних килограммов на животе и бедрах, я начинаю сомневаться, действительно ли жду ребенка?
– Загораете, Агния Кирилловна?
Этот голос вывел меня из приятного состояния полудремы, и я, повернув голову, встретилась глазами с полковником Акиньшиным.
– Ну как же здорово, что вы к нам приехали! – продолжал он, присаживаясь на соседний раскладной стул. В мой первый день он лично явился поприветствовать меня. Полковник был невысоким, плотным и лысоватым мужчиной, больше походившим на метрдотеля, нежели на военного. Как я уже успела понять, особым авторитетом на заставе он не пользовался ни у старших офицеров, ни у солдат: его терпели потому, что этого требовали ранг и должность. Сам же Акиньшин предпочитал ни с кем особенно не общаться, тем удивительнее выглядело то, что он пытался навести мосты со мной, человеком сторонним, приехавшим ненадолго – лишь до тех пор, пока не найдется постоянной замены уехавшему врачу. А вот его жена, наоборот, отличалась общительностью. Женщин на заставе немного, поэтому она изо всех сил пыталась со мной подружиться.
– Может, насовсем останетесь? – спросил полковник, глядя на меня из-под тяжелых век. «Он явно нездоров», – почему-то подумалось мне. Почки? Мешки под глазами говорили в пользу этого. Излишняя тучность, даже некоторая опухлость, также подтверждала мое впечатление. Может, предложить ему обследоваться в Хабаровске? Нет, это было бы не слишком вежливо. Тогда, возможно, стоит аккуратно поговорить с его супругой? Учитывая желание Людмилы установить со мной приятельские отношения, это будет выглядеть вполне уместно.
– Вряд ли, Илья Зосимович, – как можно дружелюбнее улыбнулась я в ответ на его вопрос. – У меня ведь в Питере своя жизнь, муж…
– А пусть и он сюда приезжает. Разве здесь плохо? Природа, прекрасный климат, тишина. А у вас, в Питере, что? Загазованность, отвратительная погода!
– Это вы верно говорите, – согласилась я. – Погода в Питере – хуже некуда!
– Ну
Если б он только знал, как о многом мне сейчас приходится думать!
– «Шланга» очередного привели, – сказал Губанов, и усталое презрение, прозвучавшее в его голосе, сказало мне, что под «шлангом» подразумевалось вовсе не резиновое изделие, а человек, не вызывающий приятных эмоций. И все же я поинтересовалась:
– Что значит «шланг»?
– А-а, это… Это такой солдат, который служить не желает, – пояснил майор. – То и дело в медсанчасть попадает – то зубы у него болят, то бок прихватит, то мозоль натрет сапогами. Короче, «шланг» – и весь сказ!
«Шлангом» оказался костлявый, похожий на щуку паренек с бегающим взглядом. Он словно бы предполагал, что в его тяжелую болезнь мало кто верит. Его нога и в самом деле распухла, хотя меня удивила рана на ступне – создавалось впечатление, что ее нанесли специально. Встретившись со мной взглядом, он будто просил о помощи, и я не смогла ему отказать.
– Ну, что скажете, доктор? – спросил Губанов, когда я закончила с осмотром.
– Дело серьезное, – ответила я, озабоченно покачивая головой. – Рана загноилась. Думаю, молодой человек, вам придется пару дней полежать!
Радость, промелькнувшая в глазах солдата, дала мне понять, что именно на это он и рассчитывал. Лицо же Губанова выражало равнодушную обреченность: ну что с ними поделаешь, с такими вояками?! Он не стал вмешиваться, но потом, когда солдата в сопровождении медсестрички Оли отправили в стационар, майор попенял мне:
– Зря вы так, Агния Кирилловна, не стоит с ними церемониться! Здесь половина служащих с удовольствием полежала бы в койке вместо того, чтобы заниматься работой: вот прознают, что у вас легко получить индульгенцию, и потянутся косяками, как лосось на нерест!
Я ничего не ответила, а про себя подумала, что солдатам здесь, наверное, несладко приходится. Они еще такие молодые, а судьба забросила их далеко-далеко от дома, где они совсем одни, без папы, без мамы – в сущности, беззащитные перед суровой жизнью. Укладывая юного «шланга» в стационар, я думала о собственном сыне. Служить Дэну не пришлось, так как он легко поступил в вуз, но не всем так везет, и я, по возможности, должна помочь тем матерям, которые не сумели отмазать детей от суровой армейской действительности, и поддержать их мальчишек. Может, мое отношение, продиктованное материнским инстинктом, и неправильное, и в военное время оно погубило бы само понятие о патриотизме, но сейчас, слава богу, не война!
В медсанчасти в данный момент, помимо меня и Губанова, работали еще медсестры Оля Симанчук и Ира Гедзенко. Специализацией майора была хирургия, а не терапия, да и я как терапевт – человек почти бесполезный. В Казаково когда-то имелся фельдшерский пункт, но несколько лет назад его прикрыли, и теперь все соседние деревни, жители которых раньше ездили в поселок за медицинской помощью, остались без фельдшера.
– И как же они обходятся? – удивилась я, узнав об этом.
– Ну, есть два пути, – ответила Оля. – Либо в Хабаровск ехать (это если проблема серьезная и требуется обследование или госпитализация), либо к нам.