Вслед за тенью. Книга вторая
Шрифт:
Новиков недовольно оглядел холл. Повсюду кучковались и сновали гости. Казалось, в огромном зале яблоку негде было упасть и его местечко у окна было единственным «свободным».
Раньше он обожал толпу. Она всегда питала его энергией. Была его стихией. Да, в ней он чувствовал себя как рыба в воде. Он мог управлять ею: когда надо успокоить, убедить в чем-то, если требовалось, заставить перед ним расступиться, если шел сквозь нее напролом.
Но с некоторых пор всё изменилось. Майкл вдруг стал остро ощущать себя в ней песчинкой. Бесправной мелкой песчинкой. Это случилось как-то в одночасье. В аэропорту, вылетая на Родину, он стоял в очереди на досмотр и вдруг почувствовал себя неуютно. Нестерпимо захотелось из нее выйти. Даже не выйти, а бежать сломя голову. С большим трудом
Вскоре стала ясна и причина произошедших с Михаилом изменений: Вилморт — его новое тёмное Альтер-эго — терпеть не мог массового скопления народа. Толпа нервировала чертового Вилли, будила в нем гнев. Этот цепкий ментальный захватчик каким-то неведомым способом просочился в сознание Майкла около полугода назад и с тех пор периодически вырывался на авансцену, перехватывая инициативу в намерениях и действиях своего раба. Основной эмоцией, навязываемой Новикову Вилмортом, был гнев. И с этим Михаил день ото дня справлялся всё хуже.
До вчерашнего падения с горы позиции Вилморта только укреплялись. Он все настойчивее диктовал Майклу свои условия. Среди прочих два — были основными. Первое: всегда сторониться толпы, второе: как можно скорее покинуть «Империал». Еще совсем недавно Нови сломя голову выполнил бы оба эти требования, но сейчас… Сейчас в «настройках» его незримого цепного пса будто что-то сломалось.
Все эти месяцы Майкл не понимал, что с ним происходит, но старался тщательно скрывать от всех свое новое состояние. Память предавала его, упорно отказываясь выдать то, что с ним проделывали у Чара в берлоге на протяжении тех трех дней. Порой Майклу казалось, что он сходит с ума. С каждым днем он всё больше становился Майклом Нови — марионеткой, управляемой Волмартом. Тогда как от Михаила Новикова оставалось в нем всё меньше. Это приводило в отчаяние. Нет, он не слышал голосов в голове, но порой ощущал неконтролируемое желание сделать то, что никогда бы не сделал прежний Михаил Новиков. Он подозревал, что это — последствие трехдневного пребывания в руках Чара, но доказать ничего не мог, потому что дни те напрочь стерлись из памяти. Но Новиков не сдавался, день за днем отчаянно пытаясь вспомнить, и постоянно искал способ сорваться с ненавистного крючка.
Рискованный трюк со спуском с горы стал жестом отчаяния. Михаил решился на него потому, что был больше не в силах сосуществовать со своим внутренним зверем. Конфликт их интересов в тот день достиг апогея. И несясь с Катей на тех санях, Новиков жаждал лишь одного: уничтожить Волмарта. Выбить его из себя. Или себя из него — не суть важно, лишь бы снова стать прежним — таким, каким был до той злополучной игры в рулетку.
И некоторый успех был достигнут: его незримый пес будто впал в спячку.
«Неужели трюк с горой сработал? Неужели помогло? — в сотый раз задавался вопросом Новиков. И в сотый же раз осекал себя: 'Рано делать выводы! Понаблюдаем дальше…»
Но почему он потащил с собой на гору Катю? Почему подверг опасности свою невесту: свою вторую половинку — часть себя? На этот, не дававший покоя вопрос, ответа у Новикова не находилось. Возможно, потому, что на ту гору Катю взял Волмарт. Не Миша…
От бесконечного гула голосов в холле разболелась голова. И поскольку машины сестры на парковке всё еще не наблюдалось, Михаил отправился к себе в номер. Пытаясь усмирить пульсацию в висках, он прилег на постель, устало прикрыл глаза и окунулся в воспоминания о вечере, изменившем всю его жизнь.
Майкл смутно помнил тот день. В памяти сохранилась ссора с подружкой. Ярким пятном в воспоминаниях о том дне мелькало ее раскрасневшееся от гнева лицо и накачанные губы, извергающие проклятья на его грешную голову. Около года они были вместе, но в тот день наконец расстались.
Его лондонская пассия слыла настоящей зажигалкой. Жизнь с ней напоминала калейдоскоп, красочные узоры в котором бесконечно сменялись один другим. Сменялись безудержно и совершенно непредсказуемо. Непредсказуемо настолько, что, засыпая в своей берлоге, он мог проснуться неизвестно где. И что напрягало больше всего — так это то, что он совсем не помнил, как мог там оказался. А на все вопросы ответ был один: «Малыш, забей и расслабься!»
В общем, чем дольше развивались их с Джинджер отношения, тем яснее становилось Майклу, что девушка эта — совсем не то, что ему нужно. Она постоянно провоцировала его на «подвиги»: бесконечные походы по ночным клубам, азартные игры, безудержные утехи, подогреваемые ее буйной фантазией, постоянные кутежи. Жизнь пролетала как в тумане. А их недавняя поездка в Лас Вегас, чтобы пощекотать нервишки, окончательно расставила все по своим местам: щекотать себе нервы он больше не желал. И совсем не потому, что просадил почти всё, что удалось заработать на бирже. Просто он вдруг понял, что с таким образом жизни вскоре всё могло вылететь в трубу. Вообще всё: здоровье, учеба, всё еще неплохие перспективы на успешную карьеру, ведь Майклу всё еще каким-то чудом удавалось неплохо учиться. Правда, с каждым месяцем это удавалось ему всё хуже.
И вот накануне утром он просто сказал своей красотке, что пора поставить точку: ему надоело жить как на пороховой бочке и между ними всё кончено. Красотка высказала все, что о нем думает, абсолютно не стесняясь в выражениях, и свалила в туман, громко хлопнув дверью. Майкл равнодушно пожал плечами и принялся в полном одиночестве отмечать начало новой жизни.
Весь тот день провалявшись в постели своей съемной квартиры, он опустошал оставшиеся после недавней вечеринки залежи спиртного с солидными, внушающими уважение, этикетками. А потом, кажется, заснул.
Разбудила его назойливая тряска. Он не сразу понял, где находится и что вообще происходит.
«Джин вернулась и утащила меня на корабль? Как я на такое „уломался“?» — мысленно недоумевал он.
Трясло сильно и, казалось, бесконечно долго. Долго настолько, что подступила тошнота. Как ни странно, она-то и привела Майкла в чувства окончательно. Опустошив и без того пустой желудок, он сфокусировал затуманенный алкоголем взгляд на чьих-то стопах в кроссовках «Найк», стоявших на полу его съемной квартирки. Не сразу, но узнал и те стопы. Они принадлежали его приятелю. Нагрянув проведать закадычного друга, тот постенал для проформы по поводу нового холостяцкого статуса Майкла, а затем авторитетно заявил: чтобы начать новую жизнь, нужно поставить финальный аккорд в старой. И поскольку приятель Майкла слыл отличным гитаристом и был настоящим профи по части этих самых финальных аккордов, о чем с гордостью и напомнил тогда Майклу, то тот не стал спорить. Правда, в голове промелькнула было единственная здравая мысль: отказаться. Но мыслишка эта потрепыхалась на подкорке и затонула в ее вязком, одурманенном спиртным месиве. Однако пытливый мозг Майкла не оставлял попыток реабилитироваться, и вскоре на смену первой мысли, бесславно почившей в бозе, пришла вторая: прогулка на свежем воздухе не повредит, а даже поможет прийти в норму.
— Согласен, — бросил тогда Майкл в ответ на сомнительное предложение приятеля и опрокинул в себя пол-литра минералки без газа. Опустошив всю бутылку, по счастью оказавшуюся прямо под рукой, он ненадолго задумался, чего бы такого пожевать, чтобы сил прибавилось. Правда, аппетита не ощущалось. От слова совсем. Зато посвежевший от живительной дозы минералки глаз зацепился за янтарную жидкость, призывно отсвечивавшую в початой накануне бутылке. Бутылка эта, как на грех, «прикорнула» аккурат в зоне прямой досягаемости чуть подрагивающей хозяйской ладони. Не долго раздумывая, Майкл дополнительно хлебнул и из нее. Правда, глоток он сделал совсем небольшой, чисто символический, последовав негласному правилу: не пьем, а лечимся. В общем, то было сделано чисто из прагматических соображений: для придания изможденному организму хоть какого-то тонуса, дабы не отключиться по пути к грядущим финальным приключениям, туманный флер которых с каждой следующей минутой всё отчетливее маячил на горизонте.