Всплеск
Шрифт:
– Побывать в Ебалории? – Соер усмехнулся.
– Ага. – Артурион сделал глубокий пассивный вдох недавнего дыма от сигареты брата.
– Верно, хотя если ты распиздяй или молод, что одно и то же, то там можно и пожить немного. А если у тебя за душой стабильность, то это крайне глупо. Хотя талончики именно в Ебалории и в ходу.
– А сам-то… – вполне удовлетворившись пассивной затяжкой, откинулся в кресле.
– Я ебанавт, существо более возвышенное, выполняю почти космические миссии с полетами на Ебалорию в целях наблюдения.
–
– Ебаноидами и т. д., – поправил Артуриона.
– Ну да, за ебаноидами и т. д. Если они такие тщедушные, алчные, еблелюбивые дегенераты. С твоих же слов. – Он потянулся обновить стакан.
– Как с теорией добра и зла? Смекаешь?
– Конечно. Ты подводишь поглощение алкоголя, наркотиков, секс и извращения под теорию добра и зла. Так сказать, о вечном без купюр. Ты рехнулся! – он призадумался. – Хотя… В этот момент человек находится в одной из стихий, данных ему по праву выбора… Ах ты…
– Вот-вот. Петля. – Соер протянул ему свой стакан.
– Жаль, что так. – Арти начислил брату.
– Почему тебе жаль? Ведь когда-то и ты выбирал и наслаждался на черной стороне. Потом до тебя дошло, что можешь пропасть, и перебрался на белую. А там окончательно понял, что жизнь однообразная сводит с ума не меньше. Раз чувствуешь себя свободным и не хочешь стать пленником бытия. Заглядываешь, выглядываешь на черную сторону. В человеке должно отражаться и хорошие, и плохое. Иначе он не станет полноценной личностью, не обретет себя и не сможет стать свободной материей в вечности. Некоторые, ясно дело, утопают то в одной стихии, то в другой, но это их выбор становиться жалкой шлюшкой, служащей обстоятельствам.
– Странно, но мне стало спокойнее. У современного человека совесть не может быть чистой, отлично, что есть такие, как ты… Оправдатели.
– Разве? – Соер призадумался. – Разве это как-то меняет данность?
– Нет, да плевать. – Арти улыбнулся. – Гульнем по черной стороне! Поезд отправляется, следующая остановка – Ебалория! До дна. – осушил стакан.
– Ту-ту! – поддержал Соер.
Несколькими годами ранее.
Прага. Вскоре после появления на бумаге «Улыбки покойника».
Август-месяц. Усадьба Бартаевых, плетеный узорчатый железный забор, неприлично цветущий сад, каменная ухоженная дорога, положенная еще основателями их семьи. Уверенности, что намеченное пройдет удачно, было так же мало, как и хорошего настроения. Но девушка, открывшая через несколько минут дверь, за ненавязчивым разговором и так между делом усадит их на катапульту и дернет за рычаг. Паршивому настроению настанет окончательный и бесповоротный крах. А шансы вырастут трехсоткратно.
Девушка с крашеными ярко-рыжими густыми волосами, голубыми глазами открыла дверь и с недоверием начала рассматривать Соера.
– Привет, сестренка, – не желая продлевать паузу, поприветствовал её. – С тобой все хорошо? – улыбнулся ей.
– Со мной? Со мной все отлично, а с тобой? С тобой все хорошо? – она резко влепила ему пощечину, продолжая осмысливать происходящее.
Получив приветственную пощечину и, несомненно, удивившись такому стилю встречи гостей, он смекнул:
– Карин, дуреха… Ха-ха.
– Дима, скотина! Телефон для чего придумали? Твою же мать, рада тебя видеть, братишка! – она набросилась с объятиями.
Не удержав равновесия, они упали, смех усилился.
– А я-то засмущалась, стою и думаю: нужно завязывать пить раньше двенадцати.
– Серьезно?
– Нет, конечно, ха-ха, я просто сейчас на антидепрессантах. Всё, поднимай меня и пойдем в дом.
– Давай культю. – Он протянул ей правую руку.
Войдя в дом, они прошли гостиную и обосновались на кухне.
Карина – высокомерная европейка с высоким IQ, небольшого роста, с длинными по пояс прямыми волосами, голубоглазая. Бисексуальна и аморальна. Ну и по совместительству, вероятно, сестра Соера по блядской отцовской линии. Черт его знает, сколько еще у него отроков. Приблизительно это Карина, Дима, Артурион. В зрелом возрасте они не стали делать ДНК-тест, они уж слишком сдружились. Артурион называет её заносчивой сукой, что ей, бесспорно, льстит. Он из них самый младший, благодаря чему в честь него было сложено множество ветвистых словесных хитросплетений. Как полагается истинному потомку аристократии, такие мелочи, как братско-сестринское пренебрежение, не влияли на его личность. «Люблю вас, заносчивое поколение колониального совокупления», – часто повторял он.
Общая ненависть к отцу сплотила их в детстве. Для них он слащавый старый мудак, заползающий абсолютно на всё молодое и прекрасное, один из старомодной армии с аристократическими замашками, замороженный в своей реальности в состоянии, превышающем разумные пределы. Как и любой подобный «благовоспитанный» род, а точнее, вероятное будущее поколение, они не могли выбрать меж любовью и прибыльной еблей.
Любимым ребенком отца была Карина, точнее the best дочь. Вторым по значимости был Артурион, сынок, любивший его величество кардинала голубых блядских кровей Папочку-1. Дима с большой вероятностью не состоял с ними в родстве, но он выделялся пробивным характером и статью, оставшейся у его старика в прошлом, он признал его как свю близкую копию. В таких вот моментах люди часто ошибаются – самоанализ не прост: его копией был Артурион.
– Что будешь пить? Как всегда, чем крепче, тем лучше? – рыжая бестия распахнула сундучок забвения.
– Читаешь мысли! Рад, что не забыла русский, красотка, – Соер прищурился, проматывая в голове все имеющие воспоминания о ней.
– Обалдел, братец! Этот язык позволяет склонять слова, ну и у него выдающийся запас самых приемлемых нелестных матерных отзывов.
– Не отнять. Как твои дела? – он вспомнил всё.
– Все превосходно: трахаюсь регулярно, зовусь любимой, живу и не парюсь, – она поставила наполовину полный стакан скотча.
– Депрессанты тогда зачем пьешь? – он сделал глоток.
– Мудак Папа-1 недавно заезжал со своей новой бабенкой. «Я хочу на ней жениться, знакомься». Хуйло! – она отхлебнула из бутылки, взглянула на пузырь и присоединилась к его распитию, налив себе в стакан.
– Ну-с, главное, чтоб было чему стоять и кому увлекать! – Соер безжизненно улыбнулся.
– Смешно тебе! Мне вот смешным не показалось. Эта сука не женилась ни на моей матери, ни на твоей, ни на матери Арти! Кстати, как этот лизоблюд поживает?