Всплыть на полюсе!
Шрифт:
— Верно! И все же минуты промедления смерти подобны.
Доронин бросил на Таланова сердитый взгляд.
— Не паникуйте, штурман, на то мы и военные люди. Не они первые, не они последние на полюсе. Мы сделаем все, зависящее от нас, и только в самом крайнем случае обратимся за помощью.
Максимов терпеливо выслушал обоих и решительно поддержал Доронина:
— По данным ледовой разведки, у полюса много открытой воды. Полыньи и майны наблюдаются в большом радиусе. Мы несомненно найдем поблизости одну из них. Оснований для паники
Оба понимали, что слова адмирала имеют сейчас силу приказа.
Максимов вышел в соседний отсек. Через приоткрытую переборку увидел командира ракетной боевой части.
— Готовим отчет по стрельбе, — встал и доложил Петелин, приятель Кормушенко. Пристально взглянув Максимову в глаза, он спросил: — Товарищ адмирал, а разве нельзя было установить метеостанцию там, где мы всплыли?
Максимов выпрямился и, казалось, стал еще выше.
— Нет, нельзя, — резко сказал он. — В районе полыньи или там, где есть трещины, станция в тот же день может погибнуть.
Максимов вернулся в центральный пост, долго глядел на светящуюся точку, медленно двигающуюся по карте, и не мог успокоиться. Так все было хорошо! Точно, по плану пришли к полюсу. Ракета стартовала нормально. И должна же была случиться такая беда!
— Что слышно? — спросил он вахтенного офицера.
— Толстая ледяная броня, товарищ адмирал, — коротко ответил тот и показал на бумажную ленту эхоледомера: перья вычерчивали две неровные линии с причудливыми зигзагами, будто рукой ребенка выведенные горы и крутые спуски…
Максимов, приглядываясь к ленте, увидел вдруг, что обе линии слились в одну.
— Сошлись… — в радостном возбуждении произнес он и не успел кончить фразу — со стороны донесся голос наблюдателя: «Полынья!»
«Наконец-то!» — подумал Максимов. Сердце ныло, и хотелось только одного — скорее всплыть и начать поиск.
По приборам эхоледомера Максимов определил, что над лодкой чистая вода. Он подумал: хорошо, что полынья сравнительно близко от того места, где всплывали в первый раз.
Доронин осведомился о глубине, скорости хода и приказал немного отработать назад, с тем чтобы далеко не уйти.
Лодка остановилась, можно было поднять перископ. Доронин припал к окулярам, в глаза брызнул пучок яркого света, потом открылось пятно воды с голубоватым оттенком. Максимов вращал перископ, стараясь разглядеть кромку льда. Впрочем, его усилия были напрасны: до льда оставалось еще порядочное расстояние.
— Будем всплывать! — медленно проговорил Максимов.
И вслед за тем послышалась команда:
— Откачать одну тонну из уравнительной!
Лаг показывал — скорость погашена.
Лодку неудержимо тянуло наверх к ледяной кромке.
Максимов и Доронин, как и все находившиеся поблизости, напряглись, притихли.
В перископе открылась полынья во всю длину и ширь, а вокруг нее теснились
Всплывать не так быстро, иначе взлетим, как мячик, и со всей силой ударимся о лед. И не очень медленно, тут тоже есть опасность: снесет под ледяное поле и можно повредить корпус.
Доронин только кивнул, а командир поста отозвался:
— Есть, товарищ командир!
Отданы нужные команды: все взгляды обращены к одному-единственному человеку — старшине, командиру поста. Он стоит в позе мага, совершающего таинство, перед его глазами одни лампочки вспыхивают, другие гаснут, и чувствуется, как невидимые силы подтягивают корабль все выше и выше…
Доронин видит серо-голубое пятно и темные ледяные бугры по краям. Только стрелка глубиномера все время отклоняется влево: 16… 15… 14… 10 метров…
И вот открыт люк. Доронин, Максимов и сигнальщик выбрались наверх. Крепкий морозный воздух ударил в голову и опьянил. Перед глазами лежала снежная волнистая поверхность, покрытая застругами. Сквозь завесу перистых облаков светило солнце. Белая пустыня успокоилась.
— Совсем по-другому встречает нас полюс, — обрадовался сигнальщик.
Моряки щурились под лучами ослепительного солнца. Не верилось, что совсем недавно где-то поблизости крутила пурга и корабль был среди плавучих льдов, наступавших со всех сторон. Казалось, сейчас сама природа в союзе с подводниками.
— Радистам настраиваться на волну по УКВ, — напомнил Максимов.
Теперь была одна забота: оповестить десантников, что корабль снова всплыл. Придется помимо подачи радиосигналов каждые три минуты выстреливать сигнальные ракеты.
Минуты летели, в небо взмывали новые и новые ракеты: красные, белые, зеленые… Они растворялись, таяли в высоте. Пустыня молчала…
Глядя в бинокль, Максимов думал: а что, если все попытки ни к чему не приведут?.. Он вспомнил и о том, что вопреки своему обычаю ласково и заботливо опекать молодежь, к Кормушенко он первое время относился с известной предвзятостью. И все потому, что когда тот попадался на глаза, в памяти точно просыпались от глубокого сна далекие воспоминания. Их Максимов, казалось, давно перечеркнул и не собирался к ним возвращаться. И все же — так или иначе — фамилия Кормушенко напоминала о многом.
«Теперь, только бы их найти, — думал Максимов, — лейтенанту Кормушенко никогда больше не придется почувствовать, что когда-то, до войны, я, по злой воле его отца пережил черные дни…»
— Товарищ адмирал! «Кит-пятнадцать» отвечает!
И тут нее кто-то заметил вдали зеленую ракету. Моряки, расставленные на мостики, закричали: «Они! Они!..»
— Тише! — Максимов припал к биноклю, неторопливо рассматривал казавшиеся совсем рядом, а на самом деле далекие торосы, каждую складку на белом поле, простиравшемся до самого горизонта.