Всплыть на полюсе!
Шрифт:
— Что же, к нам прикомандируют метеорологов?
— В том-то и дело, что нет. Вам все придется выполнять своими силами. Установить станцию и произвести съемку старта ракеты…
— С моим любительским киноаппаратом, может, ничего не получится, — засомневался Геннадий.
— Наивный вы человек! Дадут аппаратуру, какая вам и не снилась… Кроме того, вам будут приданы еще два человека из рядового или старшинского состава. Подумайте сами, кто, на ваш взгляд, необходим. Я доложу адмиралу, он рассмотрит предложение и окончательно решит. Имейте в виду, пока никому ни слова… — повторил он.
Геннадий
А кого же взять с собой? Пчелка бы подошел… Только разве его отпустят? Впрочем, имеется же у него помощник. А вторым надо конечно же взять Голубева!..
12
На улицах появились афиши. Впервые в бухту приезжал симфонический оркестр Ленинградской областной филармонии. Обычно концерты устраивались в Мурманске, Североморске. А жители далеких баз довольствовались телевизионными передачами.
Кормушенко тоже взяли билеты, но пришли с опозданием. На цыпочках прокрались к своим местам. Вера быстро глянула вокруг.
— Гена, почему Максимовых нет?
Геннадий сразу же насупился: «Ну, ясно: пять минут до похода, адмирал не счел возможным уйти с корабля, а лейтенант слушает симфонии…»
Правда, совесть его чиста. Не настаивал, не отпрашивался, просто сообщил командиру корабля: «Жена купила билеты на концерт. Как быть?» — и услышал в ответ: «Раз билеты есть — идите». Очевидно, Доронин считал, что Геннадию нужна какая-то разрядка. В последние недели ему крепко досталось: службу нес наравне со всеми, а по вечерам вместе с Пчелкой и Голубевым они по чертежам изучали устройство метеостанции, сидели над книгами о технике киносъемки, а кроме того, возились с аппаратами, присланными из Москвы, делали пробные съемки, после проявления смотрели кадры, разбирали ошибки… Ведь придется снимать двумя аппаратами — обычным способом и так называемой рапидной съемкой, позволяющей увидеть на экране движение в замедленном темпе.
Никогда прежде Геннадий не ощущал такой тревоги и озабоченности: все время находишься во власти одной идеи и даже во сне шагаешь с друзьями по снежному полю…
В антракте вышли в фойе. Геннадий озабоченно вглядывался в публику, хотелось встретить кого-нибудь из сослуживцев. Увы, он оказался в одиночестве. Кругом — посторонние люди. Ему стало еще горше, решительным жестом он взял Веру за руку:
— Пошли домой.
— Что ты! Во втором отделении самое интересное.
Геннадий рассердился:
— А мне надо на корабль.
Вера в таких случаях не перечила.
Геннадий проводил ее до самого дома. У дома остановились. Он держал Верину руку, и в эту минуту она показалась ему трогательной и боязливой. Хотелось смотреть и смотреть на нее. Но надо идти… Уж так устроена жизнь военного человека, что «надо» все время оказывается превыше всего остального. Он коснулся губами холодной щеки.
— Прощай, мышонок. Может, еще успею забежать.
— Не прощай, а до свидания, — поправила она и крепко прижалась к его груди.
А Максимовы?
В тот день Анна
Несколько дней назад в Энскую губу вошел специальный корабль с двумя длинными ящиками на борту. Вскрыли ящики, и блестящие металлические сигары осторожно погрузили в контейнеры подводного атомохода. Никто, кроме Максимова и Доронина, не должен знать всех деталей похода.
Максимов находился в том приподнятом состоянии, какое нередко бывает у людей всех возрастов и профессий в канун больших событий. Так чувствует себя студент перед экзаменом; конструктор, день и ночь несущий, вахту у испытательного стенда изобретенной им машины; композитор, когда впервые со сцены исполняется его новая симфония.
Дирижер еще только взмахнул палочкой, а творец музыки предельно возбужден: радость и тревога будоражат его сердце.
…Было уже поздно, когда все наконец разошлись. Максимов, оставшись один, снял трубку и позвонил Анне Дмитриевне. Обрадовался ее голосу, повеселел, точно сбросил с себя многодневную усталость.
— Не сердись, Анечка, честное слово, хотел составить тебе компанию, а тут началась такая музыка — никакого концерта не надо. Завтра опять полундра… Ты уж не обижайся, скорее всего — не смогу вырваться.
Как ни была Анна Дмитриевна привычна к таким положениям, как ни сроднилась и с внезапными отлучками мужа, и с задержками до глубокой ночи (а то и до следующего дня) в штабе или на кораблях, с вечными неожиданностями, со всегдашними секретами, все-таки она оставалась самой обычной женщиной…
Получив очередной нагоняй, контр-адмирал только тряхнул головой. Да-с, ничего не попишешь!
Он налил чаю и не спеша отпивал глоток за глотком. Хотелось отключиться от всего, чем занимался целый день. Но мысли и душевные силы были по-прежнему сосредоточены на предстоящем походе, которым жили на базе все — от адмирала до кладовщиков продчасти.
13
…Странное и даже удивительное ощущение владело Максимовым. Просыпаясь, он лежал на узеньком кожаном диване, и кругом была совсем другая жизнь, чем та, к которой он привык изо дня в день: никто не звонил по телефону. Южанин не протягивал бумаг на подпись, не вызывали на совещание в Североморск. Тот мир остался на далеком берегу…
Адмирал неторопливо, но без медлительности — как в самый обычный день — вставал, одевался и, наливая из своего неизменного термоса крепкий «морской» чай, думал о предстоящих заботах. Он вспомнил разговор накануне похода с главнокомандующим Военно-Морским Флотом, его заботливые напутственные слова и напоминания, запечатлевшиеся в памяти Максимова: «Учтите, по ту сторону океана вовсю рекламируют «подледную стратегию». Я перед отъездом к вам читал в американском журнале статью военного обозревателя. Он, видите ли, называет Северный полюс стратегическим центром третьей мировой войны. Опасается, как бы мы там не устроили свои военные базы. Ну, базы мы создавать там не собираемся, а чувствовать себя полными хозяевами нам и сам бог велел».