Вспомни лето
Шрифт:
Рейн занялась скачками.
В двадцать семь лет Рейн была гибкой девушкой с красивой фигурой. Она стала сильным, умелым наездником, регулярно принимала участие и побеждала в чемпионатах мира. Но она все еще считала себя неуклюжей дурнушкой. Рыжеватые волосы, коричневатые глаза и слегка загорелое тело – чем же тут гордиться?
Вообще-то Рейн очень редко думала о своей внешности. В юности она потратила слишком много сил, пытаясь стать такой же красивой, как ее сестры, и такой же умной, как ее родные братья. Но ничего не получилось.
Застенчивая рыжеватая клуша просто не могла соперничать с парой золотистых лебедей, какими были ее сестры. Одна из них – совладелица огромной юридической фирмы и жена сенатора. Другая сестра – знаменитость на Бродвее. Два старших брата тоже преуспели: один дипломат, а другой нейрохирург.
Когда Рейн было пять, она просила, умоляла, настаивала, пока родители не разрешили ей брать уроки верховой езды. После этого вся семья с облегчением вздохнула. Верховая езда явилась элегантным решением проблемы: что делать с Малышкой Лоррейн. Или Рейн, как просила называть себя девочка, едва поняв, что данное ей имя оказалось «подержанным».
Лошади позволили ей стать первой.
Возникала какая-то неуловимая связь между Рейн и этими большими животными. Лошади были ее работой и ее любовью. Сидя верхом, девочка забывала о том, что она неуклюжая. Она поддавалась ритму лошади, сливалась с ней в единое целое во время прыжков. Небывалое волнение охватывало Рейн, когда она брала барьеры и препятствия, паря на спине огромного гнедого жеребца.
Только в эти мгновения она чувствовала себя совершенно свободной, живой и была по-настоящему самой собой.
– Довольно грезить бог знает о чем, – – сказала она себе, завязывая шнурки, – иначе вместо полета и парения я буду лежать в настоящей грязи. Эта дистанция для кросса посерьезнее, чем любая другая, уже известная Деву.
Снова подняв бинокль, Рейн принялась изучать высохшее русло реки, извивавшейся у подножия холма. Через несколько минут она вынула блокнот и, сев на землю, стала делать наброски – линия реки, холмы.
Она нагнулась и выдернула пучок травы. Корни ее были совершенно сухие, невероятно жесткие, за них уцепились комочки глины и мелкие камешки. Рейн отряхнула камешки, положила в левую руку, поиграла с ними, словно пытаясь прочувствовать структуру почвы, а не только увидеть ее и ощутить запах.
Сухая, очень сухая земля. Нахмурившись, она сделала пометки на эскизе. Поверхность почвы изменилась бы неузнаваемо, если бы пошел дождь. Здесь глина, а это значит, что, намокнув, она станет смертельно опасной. Но прогноз погоды не обещал никаких ливней и бурь на время Олимпийских игр. Осмотрев землю, Рейн не сомневалась, что она останется такой же и в дни соревнований. Сухой, Еще раз медленно окинув взглядом русло реки, девушка положила блокнот обратно в рюкзак. Рассеянно играя галькой, которую все еще держала в руке, она поднялась на гребень холма, размышляя об Олимпийских играх. «Интересно, – думала она, – какими будут эти холмы, когда венчающие их строения заполнят тысячи людей?»
Время от времени она бросала камешки, наконец в руке не осталось ни одного. Ладонь была сухой от горячих, измученных жаждой камней. Она вытерла руку о штанину, очень надеясь, что в дни, отведенные для троеборья, не будет слишком жарко. Лошадь больше устает от жары, чем от наездника. Еще бы – , ведь лошадь одета в настоящую шубу.
– Ну по крайней мере не сыро, – пробормотала Рейн. – Сырая земля – просто убийство. А сейчас… сейчас все нормально. Да, почва мне нравится.
Она произнесла это и удивилась. Высохшая калифорнийская земля должна быть ей совершенно чужой, но здесь, на ней, она почему-то чувствовала себя так, будто вернулась в свой дом, который забыла, а может, которого никогда и не знала.
Улыбаясь, Рейн отряхнула пальцы, подняла камеру и начала работать. Осторожно приспособив самый длинный телефотообъектив, она сделала серию снимков. Потом из этих слайдов получится прекрасная панорама участка земли, отданного Летним играм.
Настроение Рейн нельзя было назвать радостным, и она, нахмурившись, опустила камеру. Фотографии, конечно, лучше, чем ничего, но не то. Ей нужно пройти всю дистанцию самой. А это возбранялось. В соответствии с регламентом соревнований участники знакомятся с дистанцией все вместе, за день до выезда.
Через десять дней. Всего десять дней до события, которое должно стать и кульминацией, и окончанием очередного этапа жизни.
Рейн не знала, что станет делать после Олимпиады.
Но не сомневалась в одном: она готова сойти со сверкающей карусели большого спорта и заняться чем-то совершенно иным. В последние три года ее все чаще посещала мысль о воспитании и обучении спортивных лошадей. Ватерлоо Девлина – это жеребец, который принесет ей счастливый билет в будущее. Олимпийская медаль позволила бы осуществить мечту.
По траве прошелся ветер, прошелестел, словно дождь, которого не было несколько месяцев. Она закрыла глаза, пытаясь вобрать в себя суть странной, незнакомой и прекрасной земли. Никогда в жизни она не ездила по такой сухой почве. Удастся ли ей инстинктивно чувствовать ландшафт, как на восточном побережье, в Англии или во Франции?
Но помощи ждать неоткуда. Только пробег на выносливость накануне соревнований позволит узнать, как пройдет она эту дистанцию.
Ее губы тронула ироническая улыбка. Почему-то сложилось так, что годами она наблюдала за миром словно со стороны. В общем-то ей нравился такой способ бытия.
Конечно, до нее доносился нежный смех влюбленных, она видела, как они нежно прикасаются другу к другу, точно к величайшей драгоценности, улыбаются…
Рейн резко подняла бинокль. Она не питала иллюзий найти себе мужа. Многие мужчины бросали ей злобные обвинения, да и она сама не обольщалась насчет своих партнеров. После нескольких неудачных попыток Рейн наконец уступила одиночеству и почти поставила на себе крест как на женщине.
«Забудь, – сказала она себе спокойно. – Единственное, в чем ты преуспела, – это езда на лошади».