Вспомним Победу
Шрифт:
Я даже спрятался за пень.
Хоть древней и была старуха,
За пнём увидела меня,
Со мною вышла же проруха,
От голода свалился я.
Когда очнулся я – на печке.
Старуха, – видел, что, в лесу,
Представилась мне, как из сказки,
Я был, наверное, в бреду.
Из бабки старой – дева красна,
По пояс чёрная коса,
Привстать пытался я, напрасно,
Воды «старуха» принесла.
Я пригубил и вновь забылся,
Во
Туман над речкою стелился,
Сельчане шли рожь в поле жать.
А в хате пахло свежим хлебом,
Парным коровьим молоком,
Вдруг всё покрылось черным пеплом,
И я тут выскочил в окно.
Лишь через сутки вновь очнулся,
Увидел хлеб и молоко,
Хозяйка надо мной, согнувшись,
Своё творила колдовство.
Примочки клала, растирала,
Шепча молитву про себя,
Когда открыл глаза, сказала:
«У смерти вырвала тебя».
Пошёл я быстро на поправку,
Мария-бабку звали так,-
Цветную сшила мне рубашку,
Из платья своего – пустяк!
Пошила с юбки мне и брюки,
Бечевку в пояс протянув,
Крутилась Марья, целы сутки!
В лесу никто нас не спугнул.
Гремели взрывы очень близко,
Дым пороха проник и в лес,
Мы с Марьей прятались, как мышки,
Нам хата – норкой была здесь.
Год пролетел довольно быстро,
Ходил я с Марьей по грибы,
Помочь, чтоб Марьи – бульбу чистил,
Не расставались с нею мы.
Так лето, осень пролетели,
Зимой сидел я на печи,
Трава, за ней крапива – зрели,
Варила, Марья с них супы.
Однажды рано я проснулся,
Стоял в избушке полумрак,
Я к "бабе" Марьи потянулся,
Найти её не мог никак.
Я стал метаться по избушке,
К двери – та запертой была,
Я к щели подбежал, к окошку,
Как будто испарилась та.
В углу свернулся я в клубочек,
И долго выл, как будто зверь,
Проник вдруг солнца луч, кусочек,
И распахнулась тут же дверь.
Была уставшая Мария,
Как будто зверь ее порвал,
Или по ней прошлась стихия,
Я обезумевший стоял.
В крови подол её и руки,
Колени содраны, на нет,
Белы, как мел и были губы.
Войдя в избу, пустила свет.
Я испугался ее вида,
Слез больше не было моих,
Мне за себя вдруг стало стыдно,
Я отступил и тут притих.
Но очень быстро я очнулся,
Допытываться стал её,
Лицом
Я требовал уже своё:
– Посмела, как меня оставить?
В лесной глуши, среди зверей…-
Не мог в тот миг я и представить,
Что вынести пришлось там ей.
Спокойно выслушав обиды,
Что изливал сквозь слёзы я,
Она вошла, в избу не глядя,
Как будто не было меня.
Достав, свою из трав настойку,
Ту, что поила и меня,
Последнюю, забрав похлёбку,
Во двор вновь ринулась она.
Я прошмыгнул за нею следом,
Но взгляд меня остановил,
Что мог поделать я, мальчишка,
На том же месте я застыл.
Мария забежала в клуню,
Туда, хранились, где дрова,
Я полетел за нею пулей,
К щели дверной прильнул тогда.
Сквозь щель увидел я тут Марью,
Но та исчезла среди дров,
Не мог я с любопытством сладить,
И палкою открыл засов.
На стук мой выскочила Марья,
Глаза горели у неё,
И, закричав: «Ах, ты каналья!
Опять ты делаешь свое?!
Сказала, чтоб сидел ты в хате?!
А ну-ка марш, быстрей в избу,
Меня не делай виноватой,
Дождешься, что я отлуплю».
Тут стон раздался за дровами,
Мой взгляд задал немой вопрос,
Не мог я шевелить губами,
А Марья злилась уж всерьез.
Меня, в раз, вытолкала в шею,
(Летел из клуни кувырком),
Здесь Марья действовала смело,
Обиженный побрел я в дом.
Комок обиды сжал тут горло,
Хотелось снова мне реветь,
Я всё же выдержал, достойно,
И стал в дверную щель смотреть.
Меня съедало любопытство,
“Кто в клуне прячется, в дровах?
Вдруг Марья делает бесстыдство?
Скорей всего здесь всё не так”.
К дверной щели прирос, глазея,
А в голове сверлил вопрос:
“Кого же прячет моя Марья?
Кого же Леший нам занёс?”
Из клуни показалась Марья,
(Я оказался на печи),
«Ох, будет мне от Марьи баня!»
Укрылся с головой в тиши.
Зайдя же в хату, Марья села,
На кромку стула, у стола,
Слова молитвы вдруг пропела,
К иконе руки вознося.
Притих я, лёжа на лежанке,
Мой страх, обида, улеглись,
Сейчас лишь ждал всему развязки,