Вспомнить все: Моя невероятно правдивая история
Шрифт:
Этому стереотипу не соответствовал Клинт Иствуд. Ватага с Малхолланд-драйв любила ужинать в ресторане Дэна Тейна на бульваре Санта-Моника. Все усаживались вместе, а Клинт устраивался за отдельным столиком, а то и вовсе уходил в противоположный угол зала. Как-то раз я подошел к нему и назвал себя, он пригласил меня к себе за столик и поболтал со мной пару минут. Иствуд был поклонником культуризма и сам регулярно занимался. Он был в твидовом пиджаке в «елочку», очень похожем на тот, в котором снимался в 1971 году в фильме «Грязный Гарри». Впоследствии я узнал, что пиджак был не просто похож – это был тот самый пиджак. Клинт был очень бережливый человек. Когда мы близко подружились, он рассказал, что всегда сохраняет одежду, в которой снимался в кино, и годами
То обстоятельство, что я снялся в одной из главных ролей в новом фильме Боба Рейфелсона, который вот-вот должен был выйти на экраны, нисколько не помогло мне в деле обзавестись своим агентом. Наконец ко мне обратился некий Джек Джиларди, представлявший Оу-Джея Симпсона, ведущего защитника Национальной футбольной лиги. В то время Оу-Джей находился на пике своей спортивной карьеры, и Джиларди устраивал ему эпизодические роли в кино, в частности, в фильме-катастрофе «Ад в поднебесье». Киностудии приглашали Оу-Джея в первую очередь из-за его имени, чтобы футбольные болельщики смотрели фильмы с его участием. Это один из способов расширить зрительскую аудиторию. Однако ни о каких главных ролях не было и речи, и никто из видных людей Голливуда не придавал этому значения.
Джек хотел заняться тем же самым и со мной. Он прикинул, что если я снимусь в каком-нибудь фильме, то все поклонники культуризма сразу же бросятся покупать билеты. «Кстати, – сказал он, – у меня есть весьма неплохой сценарий вестерна, и я встречаюсь с продюсерами. Там есть кое-что и для вас». Это была где-то шестая или седьмая по важности роль в фильме.
Однако я нацелился на другое. И тот, кому предстояло представлять мои интересы, должен был разделять мои грандиозные планы. Меня не устраивал агент, который робко предлагал бы режиссеру: «Надеюсь, в вас в фильме есть что-нибудь для Арнольда, какая-нибудь крошечная эпизодическая роль с несколькими репликами, чтобы его можно было упомянуть в титрах». Мне был нужен человек, который от моего лица треснул бы кулаком по столу и заявил: «У этого парня потенциал исполнителя главной роли. И я хочу его к этому подготовить. Так что если вы можете предложить одну из трех главных ролей, нас это заинтересует. В противном случае не будем терять времени напрасно и расстанемся».
В крупных агентствах я не смог найти никого, кто видел бы все в таком свете. В те времена в Лос-Анджелесе безраздельно господствовали агентство Уильяма Морриса и «Интернешнл криэйтив менеджмент», и именно с ними мне хотелось сотрудничать, потому что именно они в первую очередь знакомились со всеми новыми кинопроектами, именно они представляли интересы всех ведущих режиссеров и общались с главными людьми на киностудиях. Представители обоих агентств согласились встретиться со мной, поскольку я только что снялся в картине Боба Рейфелсона.
Оба сказали одно и то же: слишком много препятствий. «Послушайте, у вас акцент, от которого становится страшно, – заявил человек из ИКМ. – Ваше тело чересчур большое для киноэкрана. У вас фамилия, которую нельзя писать на афишах. В вас все слишком необычное». Он был настроен ко мне дружелюбно и предложил помочь в чем-нибудь другом. «А почему бы вам не остаться в спорте, и мы смогли бы создать сеть тренажерных залов. Или мы можем помочь вам проводить семинары и показательные занятия. Может быть, вы хотите написать книгу?»
Сейчас я-то уже понимаю, что в мире полно талантливых людей, и у крупных агентств просто нет ни времени, ни желания взращивать с нуля какого-то никому не известного парня, прокладывая ему путь на вершину. Это не их бизнес. Добивайся всего сам, ну а если этого не случится, значит, не судьба. Однако тогда я был оскорблен подобным подходом. Я понимал, что у меня необычное тело. Я знал, что мою фамилию трудно выговорить – но то же самое можно было сказать и про Джину Лоллобриджиду! Неужели я должен был отказаться от своей цели только потому, что меня отвергли каких-то двое голливудских агентов?
В вопросе с акцентом я мог кое-что предпринять. В то лето к курсам актерского мастерства, учебе в колледже, своему бизнесу и подготовке к первенству Мистер Олимпия я добавил занятия по исправлению произношения. Моим преподавателем стал Роберт Истон, известный на весь мир специалист по диалектам, в шутку прозванный в Голливуде Генри Хиггинсом [10] . Это был настоящий великан шести футов трех или четырех дюймов роста, с окладистой бородой и громогласным голосом. И у него было безукоризненное произношение. При первой встрече Истон поразил меня, поговорив по-английски сначала с верхненемецким, а затем с нижненемецким акцентом. Далее он перешел на австрийский, а потом на швейцарский акцент. Истон мог изобразить британское произношение, южное произношение и все акценты от Бруклина до Бостона. Он снимался в вестернах. Его дикция была настолько безупречной, что я сначала боялся раскрыть рот. У него дома, где мы занимались, были тысячи книг о языке, и Роберт прочитал их все до одной. Бывало, он говорил: «Арнольд, четвертая полка снизу, третья книга справа, будь добр, достань ее, хорошо? Она про ирландский язык».
10
Генри Хиггинс – герой пьесы Б. Шоу «Пигмалион», профессор языкознания, специалист по диалектам.
Истон заставлял меня по тысяче раз произносить различные скороговорки. Особенно трудно мне давалось чередование согласных звуков «ф», «в» и полугласного «у краткое», которого нет в немецком языке. По-немецки мы пишем wein и произносим «вайн». А в английском языке слова wine – «вино» и vine – «виноградник» произносятся по-разному. И я повторял эти слова, чередуя согласные и добиваясь их правильного произношения. Кроме того, в немецком языке буква z произносится как «ц». Боб Рейфелсон объяснил, что зрителей пугает резкость моего акцента, поэтому мне достаточно было лишь смягчить его, а не избавляться от него полностью.
Тем временем Джордж Батлер словно одержимый взялся за съемки «Качая железо». Он произвел большое впечатление на культуристов, занимающихся в клубе Голда, закрыв шторами окна в крыше, поскольку для кинокамер освещение было чересчур сильным. Также съемочная группа выходила на пляж Вениса. Джордж сопровождал Франко во время его поездки на Сардинию, где снимал убогую деревушку в горах, в которой тот родился и вырос. Съемочная группа ездила со мной в тюрьму на острове Терминал-Айленд, где я устраивал показательные выступления для заключенных. Джордж нанял в Нью-Йорке балетмейстера и запечатлел на пленку, как она занимается со мной и Франко, помогая нам отрабатывать позы в нью-йоркской студии Джоанны Вудворд, актрисы, обладательницы премии киноакадемии, жены Пола Ньюмена.
В каждом фильме должен быть элемент конфликта, и Джордж решил, что основой «Качая железо» должно стать противостояние между мною и Лу Ферриньо на состязаниях за титул Мистер Олимпия 1975 года и напряженная интрига того, удастся ли Лу свергнуть меня с пьедестала. На Джорджа произвели впечатление отношения Лу с его отцом, а также то, что оба мы были сыновьями полицейских. Мы прекрасно оттеняли друг друга. Джордж отправился снимать тренировки Лу в маленьком полутемном зале в Бруклине, полной противоположности клуба Голда. Лу от природы был угрюмым и задумчивым, в то время как я излучал солнечное веселье. Обычно Лу перед крупными соревнованиями приезжал в Калифорнию, позаниматься и приобрести загар, однако Джордж уговорил его остаться в Бруклине, чтобы контраст стал еще более разительным. Мне это было только на руку, поскольку Лу в этом случае еще больше выделялся бы на фоне остальных участников, что упрощало бы мою победу.