Вспышка. Книга первая
Шрифт:
С Невы доносились гудки и свистки. Река кишела пароходами, яхтами, лодками, гребными шлюпками, словно на воду было спущено все, что может держаться на плаву. Все суда были опасно переполнены зрителями, и на каждом развевался по крайней мере один имперский флаг.
Казалось, здесь проходит какой-то импровизированный фестиваль и весь Санкт-Петербург присоединился к этому празднику.
Неожиданно по толпе пробежала волна возбуждения; знамена заколыхались с новой силой. Непроизвольный гул здравиц прокатился по зрителям и подхваченный эхом унесся высоко в раскаленное
Инга взяла на руки Тамару, чтобы перила не мешали ей смотреть. Сенда шагнула поближе.
– Очевидно, это царь и царица вышли к народу, – сказала она, вглядываясь прищуренными глазами вдаль.
– Видишь, детка? – сказала Тамаре Инга. – Вон там отец всей вашей страны. Видишь, как его любит народ?
Тамара на руках у Инги повернулась лицом к матери.
– Как здорово, мама! Сейчас опять Пасха! Значит, мы снова будем красить яйца?
Сенда не смогла удержаться от смеха.
– Нет, золотко, это не Пасха. – Она взъерошила волосы на голове дочки. В ее глазах и голосе появилась безмерная грусть. – Думаю, это – война.
– Сейчас еще веселее, чем на Пасху! – восторженно проговорила Тамара, качая головой. Ее глаза сияли.
Толпа начала скандировать:
– Отец наш! Отец наш! Веди нас к победе, отец наш!
– Как жаль, что мы так далеко, – нахмурилась Тамара. – Мне почти ничего не видно.
– Посмотри повнимательнее на мост, золотко, – показала Сенда. – Вон та женщина в белом платье и большой нарядной шляпе – это царица, а человек в мундире, стоящий рядом с ней, – это царь. А позади них стоят четыре великие княгини.
Многотысячная толпа дружно, словно повинуясь знаку невидимого дирижера, принялась вдруг исполнять императорский гимн, слова которого были положены на бурный финал „Торжественной увертюры «1812 год»" Чайковского: «Боже, царя храни, сильный, державный, царствуй на славу, на славу нам…»
– О-о-ох, мамочка! Как красиво! Ты знаешь слова? Ты можешь тоже петь?
И пока расчувствовавшаяся толпа с рыданиями пела последние три строфы, Сенда, не веря своим глазам, качала головой. Ее бледные губы были плотно сжаты, тело напряжено, как если бы она увидела нечто ужасное.
– Упаси Господь их души, – прошептала Сенда. Инга пристально посмотрела на нее, но ничего не сказала.
Сенда в последний раз окинула взглядом взволнованную толпу. Это уже было слишком. Молиться о смерти и разрушении и призывать Бога в помощь. Было от чего прийти в уныние. Если они хотят молиться о мире – это одно дело. Но о войне? Нет никакого смысла в том, чтобы смотреть, как эти глупцы просят о собственном уничтожении.
Она вернулась в дом, но крики с улицы преследовали ее. Некуда было деться от громогласных восхвалений царя, Господа и Святой Руси.
Она вдруг разрыдалась, но вовсе не от патриотических чувств. Сенда оплакивала человеческую глупость.
В ту ночь, когда знамя Российской Империи развевалось рядом с французским триколором и государственным флагом Соединенного Королевства, яростная толпа осадила немецкое посольство в Санкт-Петербурге. Неожиданно
– Ты ведь немка, Инга. Что думаешь обо всем происходящем?
В ее васильковых глазах вспыхнул огонь.
– Они ведут себя, как неразумные дети.
Сенда кивнула.
– Я согласна с тобой. Но… если ты чувствуешь, что тебе лучше уехать обратно в Германию… – Она замолчала.
– Почему я должна этого хотеть? – удивленно спросила Инга.
Сенда пожала плечами.
– Германия – твоя родина. А русские сейчас вдруг стали такими ярыми антитевтонцами. Возможно, у тебя есть семья или друзья… Я просто подумала…
– У меня нет другой семьи, кроме вас, и мое место здесь, рядом с вами, – преданно ответила Инга. – Мне все равно, кто вы: русские, шведы или японцы. Если, конечно… – Она замялась и отвела взгляд. – Если вы не возражаете против того, что я немка.
Сенда с чувством сжала руки девушки.
– Я возражаю? Господи, конечно нет! Инга, почему я должна возражать? Ты… ну, для меня ты просто Инга!
И с этого момента они были неразлучны.
Тридцать первое августа ознаменовало собой еще одно проявление ненависти русских по отношению ко всему немецкому: столица была официально переименована из немецкого «Санкт-Петербург» в славянское «Петроград».
В течение последующих нескольких дней Инга ходила тихая и молчаливая. Во время прогулок с Тамарой по парку или набережной она избегала заговаривать с кем бы то ни было, включая и других нянь, опасаясь, что они заметят ее немецкий акцент.
Если Сенде, всегда очень чуткой к переживаниям других людей, случалось быть вместе с ней, она всегда говорила вместо нее. И поскольку Инга вдруг стала бояться даже выходить в одиночку за продуктами, Сенда наняла для этих целей приходящую служанку по имени Поленька; муж Поленьки Дмитрий стал работать у Сенды шофером. Вацлав подарил ей новый автомобиль, но вскоре она отказалась от него. Бензин следовало экономить, и, хотя высокопоставленным лицам не составляло особого труда раздобыть его и благодаря Вацлаву ее запасы могли бы быть безграничными, Сенда предпочитала пользоваться конным экипажем. Она также пони ала, что афишировать таким образом свое богатство означало бы в конечном итоге напрашиваться на неприятности.
Вначале большинство русских верили, что война вскоре окончится их победой. «Разве могло быть иначе?» – спрашивали они себя. Победа была так соблазнительно близка, что они думали: надо только протянуть руку и взять ее. Русская армия была, в конце концов, настоящим колоссом, равного которому мир еще не видел, – британские газеты в своих оценках зашли так далеко, что даже называли ее «русским паровым катком».
И она действительно была паровым катком, впрочем, неэффективным и устаревшим. Во время войны пятнадцать с половиной миллионов человек сражались под знаменами Святой Руси с ее врагами. Однако обещанная победа была по-прежнему далеко.