«Вставайте, братья русские!» Быть или не быть
Шрифт:
— Ты видел на ушах у лошадей метки?
Мужик кивнул.
— Чего же ты тогда для себя смерть выпрашиваешь? Все татарские лошади меченые. Увидит такую лошадь татарин и отхватит твою дурную голову своим кривым мечом. Да и непривычны они к крестьянской работе, землю на них не вспашешь. Все, мужики, прощайте. Да помалкивайте, что здесь произошло. Себе же во благо помалкивайте.
Вскоре дорога опустела. Рязанские мужики потолковали и решили: чего воду окскую поганить. Стащили тела татар в овраг и завалили ветками. Но не послушались совета Андрея, пересилила хозяйская жилка здравый смысл, и мужики, таясь друг от друга, обшарили тела воинов: кто нож засапожный прихватил, кому
Муром рязанцы прошли, но, наткнувшись на первый же воинский отряд татар, за свою жадность поплатились головами.
Многие просились в ватагу Андрея, но он брал только молодых, сильных, ловких. Полторы сотни ватажников — это все, чем он располагал. Андрей мог бы набрать в ватагу и больше, но необходимости в этом не было. Оседлав дороги на Рязань, Муром, Новград Низовской, Владимир, он не давал татарским отрядам свободно, без опаски передвигаться по землям городецкой, низовской, частично мордовской. Нападал, отбирал вывозимое в Орду награбленное или собранное князьями и баскаками добро. Часть ватажники прятали в лесных тайниках, большую часть возвращали пострадавшим от татар. Татары несколько раз посылали конные отряды на поимку дерзких ватажников, прозванных в народе «городецкими ястребами», но безуспешно. Будучи местными, они хорошо знали дороги, потаенные тропинки, проходы в болотах, речные броды и спокойно уходили от преследователей. А тех с приходом баскаков на Русь становилось все больше и больше. Временами Андрею казалось, что Орда словно Змей-Горыныч из сказов воеводы городецкого Устина Микулича. Срубишь одну голову, а на ее месте у чудища вырастает две.
Роман Федорович через суздальских купцов передал для Андрея весточку. Писал, что с внуками все хорошо и чтобы берегся Александра. По детям Андрей тосковал, а Александра Невского не боялся. Зачем? Жизнью своей предводитель «городецких ястребов» не дорожил, и лишь одно его удерживало в этом мире — это месть монголо-татарам за горе и страдания, принесенные Руси и лично ему.
Близилась осень, а за ней не за горами зима со снегопадами, морозом, метелями. Чтобы пережить зиму, можно бы было нарыть в лесных дебрях землянки, заготовить еды и отсидеться до весны. Но Андрей не смог бы, словно медведь, отлеживаться на лапнике до весеннего тепла. Потому, как только стаи птиц устремились на юг, вслед им по левому берегу Волги пошла ватага «городецких ястребов». Поначалу шли осторожно, но чем ближе к устью опускался конный отряд, тем дерзновеннее и безумнее становился городецкий воевода. Подходя к заставам, поставленным татарами, как правило, в местах слияния малых рек с Волгой или в местах перевозов, Андрей назывался дубецким князем, ехавшим в Орду, выказать хану Улугчи свою покорность. Если татар было больше, чем в отряде Андрея, ехали дальше, если меньше — убивали всех. Придерживаясь этого золотого правила, ватажники потерь почти не несли. Разве что случайная гибель от слепой стрелы или при переправе от неумения плавать сокращали отряд. Как-то сотник Лука Ухо — самый уважаемый, самый опытный и самый зрелый — поинтересовался у Андрея о конечной цели похода, городецкий воевода ответил:
— Цель одна — крошить татарские головы. Но есть еще одна: поклялся я именем Господа, что пущу кровь обидчику земли городецкой темнику Котыю.
— А где же его сыскать? Орда большая…
— Он в ставке хана Неврюя, а Неврюй — в ставке великого хана.
— Так мы идем в Сарай?
— Да, — был ответ.
Сотник больше ничего не спросил, но осуждающе покачал головой, и Андрей понял.
— Сегодня я скажу всем о цели похода. И даже если никто не пойдет со мной, я пойду один.
А ночью при свете костров Андрей сказал своим воинам:
— За тем перелеском заканчиваются русские пределы и начинается земля половецкая, а это уже Орда. Я иду в Сарай. Зову с собой охочих. Кто не пожелает, не неволю, оставайтесь здесь или идите в муромские леса. Там укроетесь. Везде ноне на ваши мечи татар достанет.
Только четверо из пришедших в ватагу последними остались на месте ночевки, остальные же последовали за своим вожаком — городецким воеводой Андреем Романовичем.
2
Подойдя к местечку Рагу, «городецкие ястребы» остановились на ночевку. Не успев поставить палатки и шатер для Андрея Романовича, ватажники были вынуждены вновь надеть брони и сесть на лошадей. По докладу дозора, впереди, менее чем за версту, расположился военный отряд числом до трех сотен, по говору русские. Подкравшись к стоянке и окружив ее, по команде Андрея ватажники, словно тени, выступили из темноты в полосу света от костров. Сидящие и лежащие у костров воины повскакивали со своих мест, ощетинились сулицами[11] и мечами.
— Что мечи под руками — это неплохо, а вот дозоры не выставили… — улыбаясь, осуждающе покачал головой Андрей. Он не спеша подошел к костру, у которого сидели пятеро в зрелом возрасте мужей, в добротной одежде.
— Кто вы и что это значит? — выступил один из пяти, смуглый, чернобородый, в зеленого цвета легком кафтане и тонкой выделки кожаных штанах, заправленных в тисненой кожи чедыги.
— Судя по говору, вы из-под Ростова, а мы городецкие. Зовут меня Андреем Романовичем, а это моя дружина, — повел он рукой из стороны в сторону.
— Я — боярин князя Глеба Васильковича Дмитрий Фролович. По поручению князя направляюсь в Сарай сватать татарскую царевну.
— В Сарай? — переспросил Андрей.
— В Сарай, — утвердительно кивнул боярин.
— И мы в ханскую ставку. Может, вместе добираться будем? Татары, они разные бывают. И каждый за своего хана стоит. А ханы друг с другом не ладят…
— Что же, пока садитесь к кострам, мы охотно поделимся с вами пищей и вином, а завтра посмотрим…
— Благодарю, — в полупоклоне склонил голову Андрей, — но мы и сами с усами. Это я к тому, что едой и водой мы тоже охотно поделимся. — Он подал знак, и воины уже без опаски приблизились к кострам. — Ты уж, боярин, не серчай, но я дозоры выставлю. Мы привыкли просыпаться стольким количеством, сколь ложились почивать.
Когда оживление у костров, вызванное приходом новых людей, знакомством, стихло, не спеша приступили к трапезе.
— Кого же сватать намерены? — чтобы поддержать разговор, поинтересовался Андрей.
— Царевну Газель, дочь хана Неврюя…
— Вот те раз, — присвистнул Андрей. — Хан Неврюй всю Северную Русь разорил, а вы к нему родниться намерились!
Потускнел взором боярин Дмитрий Фролович, словно тень легла на чело.
— Не лежит сердце к сватовству, а надо. Сам великий князь Александр Ярославич в прошлый свой приезд в Орду обговорил с ханом сватовство. Мы и свататься, и за невестой одним разом.
— А как же Глеб Василькович? Татары батюшку его Василька Константиновича головы лишили…
— Князь Глеб во власти великого князя, из его рук стол белозерский принял. Да что супротив воли князя Александра скажешь, коли за ним Орда стоит, — тяжело вздохнул боярин Дмитрий. — Давай-ка лучше выпьем медка хмельного, нашего, ростовского, из погреба матушки княгини Марии Михайловны.
— А невеста-то хоть хороша?
— Князь Глеб говорит, что молода очень. Четырнадцать от роду, отроковица… А лицом? Не мне с ней жить. По мне так все татарки на одно лицо.