Вставная челюсть Щелкунчика

Донцова Дарья

– Иначе она не поедет на бал и случится беда, как с Егором Барским, – добавила я. – Кто он такой, этот Барский? Почему Алиса упомянула его? Галина Сергеевна объяснила Анюте, что мальчик двоечник. которого не пустят на праздник из-за плохих отметок. Но нам понятно, что таинственный бал состоится не в школе. Хотя, может, Егор и впрямь одноклассник Горюновой. Некоторые родители любят твердить детям: «Учись хорошо, а то станешь, как Петя Иванов, хулиганом». Можно проверить, учится ли с Алисой Егор Барский? Если нет, то кто он такой?

Отчества паренька мы не знаем, года рождения, местожительства тоже, но фамилия редкая. И вы уже просили своего помощника нарыть что-нибудь о мальчике.

– Мой человек над этим вопросом работает, – кивнул Степан. – О! Вот и еда.

Я повернула голову и увидела Густава, который шествовал к столу с большим подносом.

– Суп-лапша куриная, – с придыханием объявил он, снимая тарелки, – и ваши тосты.

Я посмотрела на блюдечко, поставленное у моей правой руки, на нем лежал небольшой сухарик, на котором снова были выложены буквы Е.Н.Г., но на сей раз не майонезом, а, похоже, мягким сливочным маслом.

– Где суп? – растерянно спросил Дмитриев, завершивший телефонную беседу. – Тарелка пустая.

– Посмотрите внимательно, – прожурчал Густав, – там, прямо посередине, бульончик.

Я прищурилась: в небольшом, размером с чайную ложку, углублении желтела жидкость. Густав положил на скатерть коктейльные трубочки.

– Куриный бульон лучше вкушать не ложкой. Наслаждайтесь.

Степан быстро втянул в себя суп.

– А где лапша?

Я поковыряла трубочкой в бульоне.

– Вот! У меня есть одна штука, вам не повезло, однако…

Продолжить я не смогла, меня начал душить смех.

– Прикольная харчевня, – тоже развеселился Дмитриев. – Густав!

– К вашим услугам, – тут же воскликнул официант, выныривая из недр заведения.

– Мы хотим рассчитаться, – заявил Степан.

– Уже съели супчик? – поразился Густав.

Я взглянула на официанта. Он что, издевается?

– Обычно гости сидят долго, – продолжал лакей, – но у вас еще котлеты, чай, медовик, и вино я пока не подавал, оно ко второму идет.

– Мы торопимся, – остановил его Степан.

– Понял, – кивнул Густав, – сейчас составлю счет, но платить придется за все, я не могу вычесть несъеденное.

У Степана снова замигал телефон, мой спутник начал беседовать, а я молча смотрела по сторонам.

– Вот, пожалуйста, – заявил Густав, укладывая на стол кожаную папочку.

Я взяла ее и обомлела.

– Двадцать пять тысяч? Вероятно, вы ошиблись, хотели написать две пятьсот?

Официант прочистил горло.

– Разрешите объяснить.

Степан положил мобильный на скатерть.

– Подбили итог? Прекрасно. Сколько? Ого! Интересно! Наверное, это описка?

Густав взял листок.

– Позвольте растолковать. Открытие двери ресторана – тысяча.

Я потрясла головой:

– Но мы сами ее открыли, швейцара не было.

– Верно, – согласился Густав, – его уволили, чтобы не ввергать клиента в лишний расход. При наличии швейцара услуга обходилась в трешку.

– Ага, а за что мы платим? – заинтересовался Степан. – Швейцара нет, я сам створку открыл.

– Амортизация дверной коробки, доводчика, замка и ручки, – пояснил Густав, – далее. Проход до столика тысяча для одной пары.

– Мы шли собственными ногами, – хмыкнул Дмитриев, – нас не несли в балдахине.

– А протоп ковра? – прищурился официант. – На дорогом персидском покрытии от подошв образуются залысины, и его необходимо регулярно чистить.

Я не поверила своим ушам, Степан засмеялся.

– Вопросы по поводу использования скатерти, посуды, столовых приборов, салфеток и цветка в вазе у меня отпали.

Я выхватила у Дмитриева счет.

– Закуска из черного хлеба со шпротами пять тысяч? За две корочки с крошками не пойми чего? За салат семь? И почему у вас так интересно расписано: кусок моркови – пятьсот рублей, картошки – четыреста, майонез – девятьсот. Обычно цена указывается целиком за блюдо!

Густав закатил глаза:

– Боже Всемогущий, пошли мне терпения. Наши клиенты всегда требуют разъяснений, поэтому мы, чтобы избежать конфликтов, подробнейшим образом расписываем позиции.

– Музыкальное сопровождение потянуло на солидную сумму, – захохотал Степан, – оливье – три тыщи, суп… ой, не могу!

– А во время выноса лапши музыка не играла, – возмутилась я.

Густав всплеснул руками:

– Забыл включить!

– Вычеркивайте, – потребовала я. – А что такое износ официанта?

Густав потупился:

– Ковер протаптывается, а человек изнашивается. Я хожу туда-сюда, нагружаю суставы, позвоночник, вот сейчас кучу нервов трачу, объясняя вам расценки. Мой износ стоит всего две тысячи. Разве это дорого?

– Спуск воды в туалете! – огласил Степан.

– Сейчас везде счетчики стоят, – потупился официант, – циферки в них так и скачут, так и скачут.

– Мы в сортир не ходили, – рассердилась я.

– Но вы же еще не ушли, – улыбнулся Густав, – еще посетите кабину отдохновения и грез.

– В принципе верно, – согласился Степан.

Я схватила его за руку.

– Смотри! Утилизация унитаза – триста, рукомойника – двести, бумажное полотенце – сто пятьдесят, туалетная бумага (квадрат пять на пять сантиметров) шестьдесят, слив воды пятьсот, одна доза мыла триста. Ни за что не пойдем в их сортир.

– Однако ты рачительная, – ухмыльнулся Степан. – Очень интересно, как вы выясняете, сколько пипифакса использовал клиент? Вдруг он оторвет больше?

– Невозможно, – залучился улыбкой Густав, – прежде чем устроиться в месте уединенного созерцания, нужно приобрести жетоны, они опускаются в прорези, и вы получаете дозу мыла, один квадрат бумаги прекрасного качества и так далее.