Встреча на далеком меридиане
Шрифт:
Каждую ночь, выждав, когда все разойдутся по своим комнатам, он возвращался в лабораторию, чтобы еще раз убедиться, сколько сделано за день, и сосредоточить мысли на завтрашней работе. Но и это не успокаивало - нервы его были взвинчены, желания томили его.
Он мог встречаться с Валей только глубокой ночью. Их встречи проходили почти в полном молчании. Они оба были как одержимые.
Однажды Валя шепнула: "Как я ненавижу, когда надо что-нибудь делать украдкой! У меня такое чувство, что всех, к кому я всегда хорошо относилась, я обратила в своих врагов, и сама как будто раздвоилась".
Днем, за работой, у них была возможность поговорить, но они никогда
Однажды утром Валя вошла в лабораторию, держа на ладони маленький голубоватый шарик, подвешенный на золотой цепочке. Это был тот крошечный глобус, который подарила ему Руфь, когда они завтракали вместе в Нью-Йорке накануне его отъезда в Европу. Ник хранил его в футляре для бритвенных принадлежностей, и каждый день на глаза ему попадался среди других привычных предметов голубой шарик - символ бесчисленных, глубоко пережитых воспоминаний. Когда он увидел его в руке у Вали, увидел, как она медленно поворачивает его, рассматривая в резком свете единственной в комнате электрической лампочки, разбирает начертания на нем и, быть может, угадывает тайный его смысл, прошлое и настоящее вдруг сошлись для Ника так неожиданно, что у него сжалось сердце от нежности к Вале. Шарик валялся на полу в ванной, его нашла уборщица и принесла Вале, подумав, что, быть может, это часть ее серьги. Она положила его на Валину кровать вместе с запиской. Валя сразу же поняла, чей это брелок, а теперь угадала и кое-что другое.
– Он, должно быть, очень старинный, - сказала она, когда Ник объяснил ей, что это глобус.
– Еще когда не были известны очертания материков. И не обозначены ни Япония, ни Австралия.
– Валя с грустью поглядела на шарик и опустила его в руку Ника - крошечный глобус, еще хранивший тепло ее прикосновения.
– Это прощальный подарок, верно?
– Как ты догадалась?
– Такую вещицу могла дать тебе только женщина, которая очень хорошо тебя знает. Знай она тебя хуже, она сделала бы тебе более интимный подарок и это было бы ошибкой.
– Ты все еще считаешь меня таким холодным?
– спросил он, чуть улыбнувшись.
– Я знаю, что ты не холодный. Но что является твоей истинной страстью это мне и сейчас непонятно.
Он обвел рукой лабораторий со всем, что в ней находилось.
– Я же говорил тебе и опять повторяю: все это. Вот то, без чего я не мыслю своей жизни. И я пообещал, что, когда я вновь найду себя в этом, я выброшу цепь и сохраню весь мир.
– Он посмотрел ей прямо в глаза и сказал ровным, ничего не выражающим голосом: - Мне дала его жена, когда мы виделись с ней в последний раз. Это как бы маленькая шутка, понятная только нам обоим.
– Но ты все еще бережешь подарок.
– Потому что это было не только шуткой, - сказал он коротко.
– И когда же ты выбросишь цепь?
– не успокаивалась Валя.
Он пожал плечами и снова занялся работой.
– Кто знает, - сказал он.
– Ты говоришь так, будто не надеешься, что этот день когда-нибудь наступит.
– Сейчас я занят работой и не думаю о тех днях, которые впереди. Если суждено прийти такому дню, значит, он придет.
– Не понимаю я тебя, - вздохнула Валя.
– Как можно вести такую...
– Она произнесла слово, Нику незнакомое, и с той властностью, какую дала ей их новая близость, настояла на том, чтобы Ник отложил работу и посмотрел слово в словаре, потому что ей хотелось, чтобы он непременно понял; Ник посмеялся, но уступил, - ...такую _творческую_ работу, если у тебя нет веры в будущее? Как можешь ты начинать вот этот эксперимент, если в глубине души не уверен, что успеешь его закончить? Или что после тебя будут жить люди, для которых результаты его будут иметь значение?
– Валя, не мучай меня. Всю весну и все лето эти же вопросы я задавал одному человеку, который уговаривал меня сделать то, чего я делать не хотел. Мне неприятно было задавать такие вопросы, еще менее приятно их выслушивать. У меня нет на них готовых ответов. Я просто выполняю то, что нужно выполнить. Ну, принимайся за работу, - сказал он с деланной строгостью.
– Нельзя быть такой болтушкой. Помнишь, что сказал о тебе Гончаров в тот вечер, когда мы с тобой познакомились?
Он хотел только пошутить, но шутка не вышла: упоминание имени Гончарова всегда действовало на Валю отрезвляюще. Она умолкла. Ник подумал растерянно, что он, сам того не желая, как бы дал ей пощечину своим напоминанием о том, что этот далекий внешний мир существует. Последнее время Валя как-то осунулась, была более, чем обычно, задумчива и сосредоточена. После разговоров с Гончаровым по радио она работала по нескольку часов подряд, не проронив ни слова.
– Он влюблен в тебя, - сказал вдруг Ник, не выдержав.
– Как ты можешь говорить, что не знаешь этого?
– Потому что я этого не чувствую.
"Неужели ты не понимаешь, что это значит для него - то, что мы с тобой здесь вместе?" - хотел он было сказать, но вовремя остановился: зачем мучить ее и дразнить себя? И все же спросил:
– А как ты думаешь, почему он так рвется разговаривать по радио?
– Это не я, а ты ничего не понимаешь, - сказала Валя устало.
– Он звонит, чтобы убедиться, что ты тут занят, не скучаешь. Дело не во мне. Ведь не я, а ты в чужой стране, далеко от родины. Ты одинок, и предполагается, что тебе нужны временные развлечения.
– И он думает, что это все, что мне требуется?
– Нет, конечно, он так не думает, он знает, что тебе нужно не только это, что ты действительно хочешь здесь работать. Ведь он перевернул все на свете, чтобы добиться для тебя разрешения приехать сюда, и теперь думает: "Ты хотел работать? Ладно, так работай же!" Я не намерена говорить о нем, - сказала она вдруг отрывисто.
– И вообще ни о чем.
Но это была неправда. Валя хотела все разузнать, выпытать, о чем думает и что чувствует Ник, а ему именно этого касаться было трудно.
– Ну объясни, почему тебе это трудно, - настойчиво повторяла она, в свою очередь не понимая, что причиняет ему боль.
– Есть вещи, которых тебе не понять, - сказал он, не зная, как убедить ее.
– Потому что я молода и неопытна?
– спросила она преувеличенно спокойно, и, хотя она сердилась на него, Нику стало искренне жаль ее.
– Валя, не заняться ли нам работой?
– сказал он ласково.
– А я вовсе на так уж молода и неопытна. Я ведь сразу сообразила, кто подарил тебе маленький глобус.
– Лучше оставим прошлое в покое. Я не стану задавать тебе никаких вопросов, и ты тоже меня не спрашивай - хорошо?
– Ну, разумеется, - ответила она кротко.
– Твоя жена была первой женщиной, которую ты любил?
Ник поднял на нее глаза, но Валя в эту минуту смотрела не на него, она заглядывала в цилиндр счетчика, проверяя сохранность нити накала.
– Да, - сказал Ник очень резко, желая показать, что намерен прекратить разговор, но Валю это не остановило.
– А после нее?