Встреча с чудом

Лавров Илья Михайлович

— Все в руках божьих...

— Ладно, дебаты потом, — приказал отец. — Мать, садись, командуй!

Он помолчал, глядя на синюю рюмку в руке, и торжественно произнес:

— Поздравляю дочерей моих с окончанием средней школы. Желаю им долговечного счастья и всякого благополучия в жизни. — Говорил он медленно, укладывая каждое слово по отдельности, точно плиты. Сестры влюбленно смотрели на отца. Такой сильный, суровый, властный мог бы стать хорошим боцманом.

— В семнадцать лет я был стрелочником государства

нашего. Девчата в двадцать три обретут высшее образование. В таком возрасте я кочегарил. И только в тридцать стал командиром паровоза.

Он тяжело задумался, прислушиваясь к далекому гулу прошлого, и вдруг с изумлением воскликнул:

— Мать! А ведь дочерей-то мы вспоили-вскормили! Давно ли вот здесь их зыбки качались? Истекает наша жизнь, в них перелилась.

Варвара Федоровна вдруг заплакала.

— Вырастили... И оглянуться не успеешь, как выпорхнут и улетят из родного гнезда!

— Успокойся, мама! Вот чудачка! — Славка размашисто обняла ее.

— Родителей почитать надо... Слушаться отца с матерью, — вставила Парунья.

— Не век же с вами, стариками, вековать! пробубнил дядя Вася, обгрызая баранье ребрышко.

— Это уж конечно, как сами... Их дело... кротко промямлил дядя Ульян.

Отец поднялся из-за стола, подошел к дочерям. Они встали. Отец вытащил из кармана двое маленьких часов. Завел сначала одни, сверил со своими и надел на тонкую руку Аси, завел другие и тоже сверил со своими и застегнул ремешок на полной руке Славки. Поцеловал дочерей, промолвил:

— Смотрите на эти часы и размышляйте: время бежит быстро, а добрых дел много. Поняли?

Он чокнулся с ними и выпил. Не было в жизни Иллариона Максимовича минуты более торжественной.

А за окнами вскрикивали горластые паровозы, со свистом выбрасывали пар, вагоны переговаривались звоном буферов, шумели проносившиеся товарники, пассажирские. Всю жизнь Илларион Максимович жил рядом с этой великой дорогой, всю жизнь служил ей...

После третьей рюмки, когда все оживились, разгоревшийся отец сказал весело и твердо:

— Вот так, девчата! Давайте сейчас и договоримся. Там насчет моря, и все такое, помечтали и хватит. Теперь в институт попасть — это вам не баран чихнул. Институт горбом заслужить нужно. Я устрою вас на дорогу. Вокруг нее множество народу кормится. Дорога жизни! А там оглядитесь и выберете специальность по душе. Можно пойти в транспортный институт. Мы железнодорожная держава!

Сестры, потупившись, молчали, крутили кисти скатерти.

— Надо, чтобы, конечно, специальность питание обеспечивала и чтобы в одежде не нуждаться, — степенно проговорил дядя Ульян.

— Куда отец с матерью благословят — туда и идите, — увещевала Парунья.

Сестры поморщились. Каждое ее слово раздражало.

Голося и выбрасывая клубы дыма и пара, подкатил пассажирский. В пустой тарелке задребезжала вилка.

— Мы, папа, твердо решили пойти в мореходное училище! — тихо и как можно мягче проговорила Славка, не поднимая глаз.

— Какие же из вас моряки... в юбке! — шутил отец.

— Ну и что же, что в юбке?! — вспылила Ася, строптиво тряхнув мальчишескими кудряшками. — Если женщина — так, значит, ей на корабль и ходу, что ли, нет?

— Все это детство. Начитались, задурили себе головы, — нахмурился отец. — Нечего на деда оглядываться. Это был лев!

— Не женское это дело, — смиренно вставила Парунья.

— Почему не женское? — возмущенно воскликнула Ася. — Что нам, кули таскать, что ли? Мы хотим быть штурманами, а это наука, тут головы нужны.

— А они у вас есть? — загремел отец.

— Нет, так будут! Выучимся! — отрезала Славка.

— Вот это по мне! — радовался дядя Вася. — Крепче держите руль! Не бойтесь штормяги! Ничего в жизни не бойтесь! — Он выплеснул из рюмки в рот, пополоскал зубы, проглотил.

— Куда там от родного дома забираться далеко? — рассудительно заметил дядя Ульян. — Там все с рынка, а здесь огород свой, свинья растет.

— Со смирением нужно жить, — ввернула Парунья. — Молчи да дышь — подумают, что спишь.

— Пора дурь выгребать из головы, как из поддувала шлак выгребают, — подвыпивший отец грохнул кулаком по столу. Высоко подпрыгнули, звякнули вилки, тарелки. — Уже невесты, а все рассуждаете, как маленькие! Это вам не в бирюльки играть! Это море! Океан! Корабли! Мат-рос-ня! А вы — цыплята!

Сестры хмуро и упрямо, по-отцовски, сдвинули брови, смотрели в тарелки.

— И все-таки мы пойдем на море, но с силой сказала Ася. — Это мечта наша. Понимаешь — мечта!

Варвара Федоровна, с тревогой следившая за спором, вступилась за дочерей:

— Ты, отец, не шуми. Хоть и я не за море, но и держаться им за нас тоже нечего. Что по душе, то пусть и выбирают. Что я на своем веку видела? Пеленки, корыто, квашню! Пусть хоть они мир посмотрят!

— Ты — другая эпоха человечества! А их я за подол не держу, — сердился отец, — пусть выбирают... но выбирают с умом. На вещи нужно трезво смотреть!

— А что ты заставляешь их смотреть на все по-стариковски? — дядя Вася хлопнул брата по плечу. — Ведь ты уж забыл, старина, что значит молодость!

— Да их же нужно во все носом тыкать, ровно кутят в молоко. Они же ничего не смыслят в текущей жизни!

— Мы хотим на море. На корабль. Это наша мечта! — настаивала Ася. — Понимаешь — мечта!

Дядя Ульян и Парунья, не понимая, о чем это говорит племянница, с недоумением смотрели на нее.

Отец шумно поднялся, ушел на кухню, загремел ковшом. Сестры, труся в душе, ждали. Донесся Костин голос: «С первого пути отходит...» Загромыхали вагоны. Отец тяжело шагнул в комнату и припечатал: