Встреча с чудом

Лавров Илья Михайлович

Там кипела жизнь. Асе стало невыносимо тревожно, точно она испугалась прозевать что-то дорогое, куда-то не успеть. Она закрыла лицо ладонями и, чувствуя, что задыхается, закачалась из стороны в сторону, как от зубной боли.

Ася любила бродить по перрону.

Также она любила ходить в аэропорт, где приземлялись крылатые воздушные корабли, приземлялись и вновь уносились в небеса, уносились в неведомое.

Любила она и пристани. Причаливали белые пароходы, гнулись трапы под ногами, потом по речному остекленевшему раздолью катился гудок, и пароход отваливал, лебедем уплывал по сверкающим извивам реки к струящемуся горизонту.

Любила

она посидеть на почте, на телеграфе, на переговорной. «Москва! Войдите в третью кабину!» «Владивосток! Вторая кабина!» «Саратов... Баку... Сочи...» Вся страна звучала здесь.

Ася быстро оделась и выскользнула из дому. На ярко освещенном мокром перроне суетились люди: одни спешили на посадку, другие — встречать приезжающих. Носильщики в белых фартуках тащили чемоданы. Пронеслась мототележка с горой тюков.

Совсем близко рявкнул гудок, и паровоз, разгоряченный, будто взмокший, гордо прокатил мимо вокзала, волоча длинный состав. Наконец вагоны, сияя окнами, остановились. Стали выходить пассажиры, вытаскивать чемоданы, выносить сонных детей. Другие, с чемоданами, выстроились в очереди, подавали проводникам билеты. Из багажного вагона быстро выгружали мешки с письмами, обшитые ящики, кровати, тюки. Вдоль состава бегал маневровый паровозик, по шлангам подавал воду в вагоны. Шланг извивался по земле, вползал на вагон, на крыше которого гремела сапогами знакомая Асе тетя Нюра. Она перетаскивала шланг с вагона на вагон. Иногда вода лилась с крыши, и тетя Нюра кричала:

— Хватя-а! Лешай!

Ася стояла среди крика, шума, смеха, говора кипящей толпы.

— Мама! — закричал, соскакивая с подножки, бритоголовый солдат.

— Сережа! — Седая женщина в пенсне протянула руки с букетом цветов. Солдат бросился к ней, они обнялись. Сын целовал ее лицо, седые волосы и даже букет, ломая хрупкие табачки.

— Вырос-то как! Совсем мужчиной стал, — удивлялась мать.

— Полка нижняя?

Ася оглянулась. Рыжеватая, с молочно-белым лицом женщина держала за руку девочку лет трех. Рядом стоял сухопарый мужчина с мутными глазами. Он глядел в сторону. Женщина растерянно поправляла на голове девочки розовый бантик. Костя сурово и непреклонно объявил: «До отхода поезда номер 2 осталась одна минута».

— Ну, вот... иди, — проговорила женщина, беря девочку на руки.

— Папа ту-ту! — закричала малышка. Мужчина с угрюмой неистовостью целовал ее ручонки, загорелые коленки, ямочки на щеках.

— Не забывай папу, — проговорил он и, оторвавшись от ребенка, тяжело двинулся к вагону, но тут же обернулся, сунул руку женщине, боясь взглянуть ей в глаза. Женщина, держа его за руку, шла за ним, точно не хотела отпускать.

— Папа ту-ту! — радовалась девочка, болтая ножонками.

Поезд тронулся, проплыла сухопарая спина мужчины. Губы у женщины кривились, плечи тряслись, а усталое лицо и невидящие глаза были сухими, ничего не выражающими.

Ася поежилась.

За медленно идущим вагоном плелась старушка, она плакала в голос и махала платком.

Парни и девушки в майках и спортивных брюках, толкаясь, бежали рядом с другим вагоном, горланили и бросали в тамбур цветы. Их ловили десятки рук. Это уезжала на соревнования женская баскетбольная команда...

Прошумела дорога и опустела, нахлынула пестрая жизнь и откатилась. Нет, больше нельзя противиться зовам дороги. Сердце рвалось навстречу тому поющему, необъятному, что люди называют жизнью. Ася вспомнила отказ из Владивостока и вдруг решила: «Нужно немедленно ехать в Москву. В министерство морфлота. Добиваться приема в училище». Она представила гнев отца, слезы матери. «Не отпустят — бежать!» Ася настороженно оглянулась, будто кто-то мог подслушать ее мысли. Лихорадочно-оживленная, прошла она в служебное помещение вокзала. В окошечко увидела долговязого Костю с длинной, по-мальчишески худой, кадыкастой шеей. На нем болтался черный китель железнодорожника, сквозь который резко выступали лопатки, форменная фуражка лихо съехала на затылок.

— Дежуришь? — рассеянно, с непонятной для Кости радостью спросила Ася.

— А ты чего, понимаешь, не спишь? — удивился Костя и так зевнул, что на белесых глазах выступили слезы.

— На тебя пришла посмотреть.

Костя подошел к окошечку и подразнил:

— Все равно не примут. Девчат туда, понимаешь, не берут.

— Хочешь пари! Ты скоро объявишь нашему поезду: «С первого пути, понимаешь, отходит экспресс номер такой-то!» — Ася загадочно рассмеялась. Она так и лучилась странной, озорной силой.

— А что, разве пришло...

— Не придет, так сами поедем. Понял, понимаешь? — Ася засмеялась, сбила щелчком фуражку, убежала.

Возбужденная, она появилась в зале ожидания. На широких деревянных диванах скучно дремали люди с помятыми, усталыми лицами. Ослепительный свет беспокоил их сонные глаза.

«Эх вы! Разве так нужно ожидать свою дорогу?» — подумала Ася.

Она повертелась около закрытого буфета, с большим интересом рассматривая под стеклом увядший винегрет в тарелках, каменные от времени плитки шоколада, бутерброды со скорченными дырявыми пластиками сыра.

В душе нарастало радостное нетерпение. Наконец все это переживать одной стало невозможно. Ася побежала домой. Она растрясла разомлевшую Славку, насильно посадила ее в кровати. В комнате раздался задыхающийся шепот:

— Бежим... В Москву... Поняла? И добьемся... А не помогут — сами поедем к морю... А то поезда все идут, идут — сердце разрывается!

— В министерство? — Славка на середине прервала сладкий зевок. — Бежать?! Вот здорово! Когда?

— Нужно приготовить чемоданы, уложить все походное, — уже распоряжалась Ася...

Всю эту ночь сквозь сон Ася слышала голос Кости, он все объявлял об уходящих поездах, и сердце у Аси ныло, точно она прощалась с кем-то около вагона или мучилась, что не может попасть в этот вагон, а поезд вот-вот уйдет, и она останется...

На другой день Славка потихоньку взяла из материнского сундука тысячу рублей и купила билеты в Москву.

И снова наступила ночь. Ася уткнулась в подушку. Ее начала страшить дорога. Она даже не могла представить, что их ожидает впереди. Там был совершенно непроницаемый туман.

Тьма мучила, и Ася включила свет.

На стене, рядом с мятежным дедом, висела ее фотография, на которой она была снята в тельняшке, в бескозырке, в широченных брюках, гримом нарисованы усики, во рту торчит трубка: это Ася играла в драмкружке лихого морского волка.

«Детство! Глупое детство! — подумала она. — И как я могла повесить такую фотографию? Море — дело серьезное, суровое. Довольно игры в море, пора учиться и работать. Пусть работа окажется тяжелой. Ничего! И пусть сначала корабль будет небольшой, какой-нибудь рыбачий. Все равно. Лишь бы море!»