Встреча с хичи. Анналы хичи
Шрифт:
Он переместил кончик трубки с носа на щеку, продолжая почесывать и мягко улыбаться: знакомый вопрос и ответа не требует.
Альберт скорее друг, чем компьютерная программа. Он достаточно сообразителен, чтобы не отвечать на риторические вопросы. Когда-то у меня было более десяти воспринимающих и обрабатывающих информацию программ. Одна программа – бизнес-менеджер – рассказывала, как обстоит дело с моими инвестициями, другая – медицинская – сообщала, когда нужно заменять органы (между прочим, я считаю, что она вступила в заговор с другими программами и они совместно добавляли мне в пищу лекарства), юридическая программа помогала не попадать в неприятности, а когда я все же в них попадал, мне помогала моя старая психоаналитическая программа. Или пыталась
– Робин, – с мягким укором сказал он, – вы ведь меня вызвали не для того, чтобы проверить, подглядываю ли я?
– Ты прекрасно знаешь, почему я тебя вызвал, – ответил я, и он правда знал. Он кивнул и указал на угол комнаты, в сторону Таппанова моря; там находится экран интеркома. Альберт управляет и им, как и всем остальным оборудованием в доме. На экране появилось нечто вроде рентгеновского снимка.
– Пока мы разговаривали, – сказал Альберт, – я позволил себе просветить вас пульсирующим звуком, Робин. Посмотрите сюда. Вот это ваш последний кишечный транспланта, и если вы посмотрите внимательней – подождите, я увеличу изображение, – я думаю, вы заметите, что вся эта область воспалена. Боюсь, что происходит отторжение.
– Мне не нужно это объяснять! – рявкнул я. – Сколько?
– Сколько времени до того, как положение станет критическим? Ах, Робин, – искренне сказал он, – трудно сказать: ведь медицина по-прежнему не точная наука…
– Сколько?
Он вздохнул.
– Я сообщу вам минимальную и максимальную оценки. Катастрофические последствия не наступят в течение ближайшего дня и обязательно наступят через шестьдесят дней.
Я расслабился. Не так плохо, как могло бы быть.
– Так что у меня есть время, прежде чем положение станет серьезным.
– Нет, Робин, – энергично возразил он, – оно уже серьезное. Неприятные ощущения будут усиливаться. Вы должны немедленно начать прием лекарств, но даже при этом вероятны очень сильные боли. – Он помолчал, глядя на меня. – Судя по вашему выражению, – заметил он, – какая-то идиосинкразия заставляет вас откладывать принятие мер как можно дольше.
– Я хочу остановить террористов!
– А, да, – согласился он, – это я знаю. И очень веская причина, если мне позволено будет высказать мнение. Поэтому вы хотите лететь в Бразилию и выступить перед комиссией Врат… – это верно; дело в том, что наибольший вред террористы наносили с космического корабля, который никто не мог обнаружить, – попытаться убедить членов комиссии поделиться данными о террористах. А от меня вы ожидаете заверения, что задержка вас не убьет.
– Совершенно верно, мой дорогой Альберт. – Я улыбнулся.
– Могу вас в этом заверить, – серьезно сказал он, – по крайней мере, я могу следить за вами, пока ситуация не станет острой. Но в тот момент вы должны будете немедленно подвергнуться операции.
– Согласен, мой дорогой Альберт. – Я улыбнулся, но ответной улыбки не получил.
– Однако, – продолжал он, – мне кажется, что это не единственная причина, по которой вы откладываете трансплантацию. Мне кажется, у вас на уме что-то еще.
– Ох, Альберт, – вздохнул я, – ты становишься ужасно скучен, когда начинаешь рассуждать как Зигфрид фон Психоаналитик. Будь хорошим парнем и отключись.
И он с задумчивым видом отключился. У него есть все основания выглядеть задумчиво, ибо он прав.
Видите ли, в самой глубине души, где я спрятал ощущение вины, которое не сумел уничтожить Зигфрид фон Психоаналитик, так вот там, глубоко внутри, я ощущаю, что террористы правы. Я не имею в виду все эти убийства, взрывы и сведение людей с ума. Это всегда неправильно. Я хочу сказать, что у них есть право быть недовольными человечеством и право требовать внимания к себе. Я не просто хотел остановить террористов. Я хотел исправить их.
По крайней мере, сделать их не такими больными. И тут мы соприкасаемся с моральной стороной вопроса. Сколько можно взять у другого человека, чтобы не считаться вором?
Вопрос этот все время возникал у меня в голове, и я не знал, где найти на него ответ. Не у Эсси, потому что разговор с Эсси всегда переходил на состояние моих кишок. Не у моей старой психоаналитической программы, потому что разговор с ней всегда смещался от «Как мне улучшить положение?» на «Почему, Робин, вы считаете, что именно вы должны улучшить положение?». Даже не у Альберта. С Альбертом я мог говорить почти обо всем. Но когда я начинаю задавать ему подобные вопросы, он смотрит на меня так странно, словно я попросил его определить свойства флогистона. Или Бога. Альберт всего лишь голографическая проекция, но он очень хорошо взаимодействует с окружением; иногда появляется такое ощущение, что он на самом деле здесь. И вот он начинает осматриваться в том месте, где мы находимся, допустим в моем доме на Таппановом море – должен признать, что это очень удобный дом, – и всегда говорит что-нибудь вроде: «Почему вы задаете такие метафизические вопросы, Робин?» И я понимаю, что невысказанная часть его ответа такова: ты ведь сам все это создал.
Да, я сам все это создал. До некоторой степени. Мне повезло, достались некоторые деньги, а деньги делают деньги, и теперь я могу купить все, что продается. И даже кое-что из того, что не продается. У меня есть очень многое. Есть Влиятельные Друзья. Я Человек, С Которым Следует Считаться. Моя дорогая жена Эсси меня любит, любит по-настоящему – и часто несмотря на наш возраст. Так что я начинаю смеяться и меняю тему… но ответа я так и не получил.
И даже сейчас у меня нет ответа, хотя вопросы теперь задавать гораздо труднее.
Меня мучают угрызения совести, что я оставляю Оди Уолтерса в беде из-за своего долгого отступления, поэтому позвольте мне закончить.
Я чувствую свою вину перед террористами, потому что они бедны, а я богат. Перед ними вся огромная Галактика, но у нас нет возможности доставить их туда, во всяком случае недостаточно быстро, и вот они исходят криком. Умирают с голоду. Видят на ПВ, какой великолепной может быть жизнь у некоторых, а потом оглядываются на свои трущобы, лачуги, хижины и видят, в каком они положении, какие у них ничтожные шансы приобрести все эти хорошие вещи до своей смерти. Это называется революцией возрастающих запросов. Так говорит Альберт. Должно существовать средство против этого, но я не могу его найти. И вот я задаю себе вопрос: имею ли я право еще ухудшать положение? Имею ли право покупать чьи-то органы, кожу, артерии, когда мои собственные изнашиваются?
Я не знал ответа тогда и не знаю его сейчас. Но боль во внутренностях значила для меня меньше, чем боль от сознания, что я краду чью-то жизнь, просто потому, что могу заплатить за это, а другой не может.
И вот пока я сидел, прижав руку к животу, и думал о том, что стану делать, когда вырасту, вселенная продолжала заниматься своими делами.
И большая часть этих дел была беспокойной. Действовал принцип Маха, который много раз пытался объяснить мне Альберт: согласно этому принципу, кто-то, может быть хичи, пытается сжать вселенную в шар и переписать физические законы. Невероятно. И страшно, как подумаешь… но до этого еще миллионы и миллиарды лет, так что я не назвал бы это самым главным беспокойством. Гораздо ближе террористы и растущие армии. Террористы перехватили стартовую петлю, которую направляли в Высокий Пентагон. Новые пополнения террористов черпались в Сахеле, где в очередной раз случился неурожай. Тем временем Оди Уолтерс пытался начать новую жизнь без своей грешной жены; а его жена тем временем грешила с этим отвратительным Вэном; а тем временем в центре Галактики у Капитана возникли эротические замыслы, направленные на помощницу, чье дружеское имя было Дважды; а тем временем моя жена, даже обеспокоенная состоянием моего живота, деятельно занималась распространением сети своих предприятий на Папуа Новую Гвинею и Андаманские острова: а тем временем… о, тем временем! Многое происходило тем временем!