Шрифт:
Валентин Григорьевич Распутин
ВСТРЕЧА
– Надо же,- повторяла Анна.- Надо же, встретились! Кто бы мог подумать! Николай, улыбаясь, пожимал плечами.
Перед этим они долго приглядывались друг к другу, потом Николай, не вытерпев, подошел и спросил: "Вы не такая ли?" - "Такая,- ответила она,- а вы откуда меня знаете?" - "А я вот такой, если вы такого помните, ведь столько лет прошло".- "Ой,- спохватилась она,- а я уж и узнала, спросила и сразу узнала, вы еще и ответить не успели, а я уж узнала". Она подала ему руку. "Надо же,- удивленно сказала она,- надо же, встретились, чего только
Зазвонил звонок, созывая людей в зал, но это был только первый звонок, и они, казалось, не услышали его.
"Вы все там же живете?" - спросил он. "Там же,- ответила она,- никуда и не трогалась, а теперь уж и трогаться поздно. А вы где?" - "А я вот там как с войны пришел, так и туда, уж больше двадцати лет прошло".- "Я и не знала,- сказала она,- в одной области живем, а я и не знала".
Звонок зазвонил во второй раз, и она, улыбаясь, оглянулась на зал. Теперь уже надо было идти. После перерыва свободных мест в зале стало больше, и они сели в последнем ряду, где можно поговорить. Сразу же опять начались выступления - это было областное совещание передовиков сельского хозяйства, на которое он приехал с одного конца области, а она с другого, и без него, без этого совещания, едва ли им пришлось бы встретиться.
Они стали слушать выступавшего, но слушать его было неинтересно, и они просто смотрели, как он говорит. Потом Николай не вытерпел и взглянул сбоку на Анну, на ее лицо, и она, чувст-вуя, что он на нее смотрит, обернулась к нему и улыбнулась настороженной, готовой в любое мгновение разгладиться на лице улыбкой, почти полуулыбкой.
– Бормочет, бормочет, а чего бормочет, непонятно,- сказал он, чтобы что-нибудь сказать.
– Ага,- согласилась она.- Чего уж они не подыскали, кто голосом посильней. Вот наш председатель заговорит, так хочешь не хочешь, а будешь слушать - будто гром гремит.
Склонившись, они облегченно засмеялись.
– У вас все колхоз?
– спросил он.
– Колхоз. Года три назад говорили, что совхоз сделают, а потом, видать, передумали - молчат.
– А ты где работаешь?
– Он перешел на "ты".
– Дояркой. Давно уж, скоро пятнадцать лет исполнится.
В зале стало шумно, и выступавшего было почти не слышно. Председательствующий за столом президиума сморщился, взял колокольчик и зазвонил. Зал умолк и стал смотреть на председательствующего, на то, как он ставит на стол колокольчик, как, чувствуя на себе сотни глаз, говорит что-то своему соседу, что-то необязательное и первое попавшееся.
– Ты в гостинице остановилась?
– спросил Николай.
– Нет,- оглядываясь на президиум, зашептала Анна.- У меня тут тетка живет, я у нее.
Он засмеялся.
– Да ты не бойся.
– Ругаются,- смущенно сказала Анна.- А ты где, в гостинице?
– Там.
Они помолчали, украдкой поглядывая друг на друга, потом Николай склонился к ней и предложил:
– Давай мы вот как сделаем. Сейчас кончится, давай пойдем ко мне.
– А зачем?
– осторожно спросила она.
– Поговорим - как зачем? Столько лет не видались! Посидим, поговорим, чтоб никто не мешал.
– Не знаю.
– А чего тут знать?
– Не знаю, что и делать.
– Да ты какая-то дикая стала!
– удивился он.- Как девчонка. Я помню, ты в молодости будто не трусливая была.
– Не подначивай,- сказала она.- Поеду, так и быть. Ты меня не съешь.
– Понятно, не съем.
В перерыве они оделись и вышли. На улице уже начинались скорые зимние сумерки, но было тепло, и оттепель эта, наступившая за те несколько часов, пока они сидели на совещании, казалась удивительной. Не верилось, что стоит декабрь, конец декабря, середина зимы. Люди туда и обратно шли одинаково не спеша, отдыхая от морозов и постоянной зимней спешки. При тусклом свете загорающихся в сумерках огней в воздухе висели редкие лохматые снежинки, оставшиеся после недавнего снега, но доставали ли они до земли, было не видно. Машины двигались почти бесшумно, и потому казалось, что они движутся медленно и осторожно.
Николай и Анна сели в автобус, можно сказать, не сели, а стали: свободных мест не было, и им пришлось стоять. Анна, пригибаясь, то и дело заглядывала в окно на мелькающую улицу - отсюда, из автобуса, она выглядела сверкающей и оживленной.
– Садись.- Николай легонько подтолкнул Анну к сиденью, с которого поднялась женщина.
– Да я постою,- стала отказываться она.- Ты говоришь, тут недалеко, можно и постоять.
– Садись, садись, не строй из себя молоденькую.
Она села и, обернувшись к нему, хохотнула:
– Ишь, кавалер!
– А что?
– Он подмигнул ей.- Может, скажешь, что я в молодости был плохой кавалер?
– Не знаю,- хитро поглядывая на него снизу, сказала она.
– Ты-то должна помнить.
– Не помню.
Он не стал продолжать ее игру и сказал свое:
– Мы и теперь с тобой не старики.
– К тому дело идет - чего уж там! Мне через два года пятьдесят будет, отжила свое.
– А у меня все пятьдесят со мной, ни один не потерялся, и то не жалуюсь,- бодро сказал он.- Нам с тобой по пять раз еще можно жениться да замуж выходить.
– Ну уж. Ты скажешь.
– А что? Точно.
Автобус тряхнуло, и Николай невольно схватил Анну за плечи, но руку убрал не сразу. Анна съежилась, ожидающе обернулась к нему.
– Испугалась?
– Да нет. Какие тут страхи?
– Поднимайся,- сказал он.- Сейчас нам выходить.
На улице уже совсем стемнело, и только от выпавшего снега, еще теплого и белого, шло вверх ровное голубоватое свечение. Казалось, стало еще теплее, почему-то верилось, что эта зимняя благодать наступила неспроста, что она каким-то образом связана с их встречей.
Они шли к гостинице молча. У широких освещенных окон кружились снежинки. Анна, улыбаясь, одной ногой загребала снег, оставляя за собой извилистую полосу. Николай смотрел на нее и добродушно ухмылялся. У дверей Анна остановилась и серьезно сказала:
– Страшно.
– Проходи, проходи - чего тут страшного?
– Скажут: ты ему не сестра, не жена - зачем идешь?
– Вот увидишь, никто ничего не скажет. Проходи.
Они поднялись на второй этаж, по длинному и узкому коридору прошли в самый конец. Анна, оглядываясь, бежала впереди. Пока Николай открывал свой номер, она прижалась к стене. Он распахнул перед ней дверь.