Встречи и знакомства

Составление, предисловие, подготовка текста С. В. Букчина

Комментарии С. В. Букчина и А. И. Рейтблата

Серия выходит под редакцией А. И. Рейтблата

В один из дней 1906 года [1] в кабинете редактора петербургского журнала «Исторический вестник» Сергея Николаевича Шубинского появилась высокая, грузная пожилая дама. Она заметно нервничала и, в то время как редактор с интересом перебирал листы принесенной ею рукописи, исписанные выразительным красивым почерком, настоятельно просила о выдаче аванса, ссылаясь на свое крайне бедственное положение и болезнь дочери. Когда растроганная положительным ответом посетительница ушла, бывший свидетелем этой сцены молодой историк и помощник Шубинского по журналу Б. Б. Глинский услышал от редактора:

«– Знаете, кто это?

– Как же я могу знать, когда вы нас не познакомили?

– Разве? А я думал, что вы знакомы. Это – знаменитая Соколова, мать Дорошевича.

Я с некоторым недоумением пожал плечами, обнаруживая свое неведение относительно Соколовой.

– Вот вы, нынешние, никого из стариков не знаете. Ведь это гремевшее когда-то в Москве “Синее Домино”.

– Так бы вы с самого начала и сказали. Кто же про нее не слышал?

– Ведь вот каковы превратности судьбы: когда-то тысячи зарабатывала, на рысаках разъезжала, а теперь старость наступила и приходится чуть не Христом Богом вымаливать гроши и авансы» [2] .

Этим эпизодом Глинский начинает свой некролог Соколовой. Публикация эта – первый и долгие десятилетия остававшийся единственным очерк жизни журналистки и писательницы Александры Ивановны (Урвановны) Соколовой, в свое время действительно завоевавшей широкую популярность в читательской среде театральными фельетонами, очерками, романами на самые разнообразные темы, в том числе уголовными и историческими. Но, пожалуй, самым интересным романом могло бы стать описание ее жизни. На протяжении долгого жизненного пути у нее было множество интереснейших встреч и знакомств – почти вся русская литература и журналистика второй половины XIX века в лицах, начиная с Бенедиктова, Гоголя, Достоевского, Тютчева, Каткова, проходит в ее воспоминаниях. А еще великие музыканты, среди которых Чайковский, Серов, братья Рубинштейн, драматические актеры, певцы… Наконец, разнообразные типы из помещичьей, чиновно-бюрократической, журнально-газетной среды… Соколова успела немало рассказать об увиденном и услышанном в двух мемуарных циклах – «Из записок смолянки» и «Встречи и знакомства» – и в отдельных очерках мемуарного характера. И только об одном не рассказала – о сугубо личном, сыгравшем тем не менее очень важную роль в ее жизни. Тот же Глинский в упомянутом некрологе писал: «Ее жизнь, написанная во всех деталях и в правдивостях, могла бы, несомненно, составить содержание большого бытового романа из хроники двух русских столиц 70 – 80-х годов. Многие страницы из своих многочисленных встреч и знакомств она поведала читателям “Исторического вестника”, но эти страницы были только внешнею стороною ее шумной, разнообразной и полной всяческих событий и непрестанного труда жизни. Многое интимное и очень характерное для обрисования ее духовного образа не подлежит сейчас оглашению, и, хотя мертвые сраму не имут, я не стану ворошить мертвых костей и извлекать из могильной ямы то сенсационное, что могло бы привлечь к себе внимание праздной толпы» [3] .

Так получилось, что «интимное и характерное», не подлежавшее оглашению почти век назад, осталось, по сути, нераскрытым, что составляет немалые трудности для обращающихся к биографии как А. И. Соколовой, так и ее сына, знаменитого журналиста («короля фельетонистов») Власа Дорошевича [4] . «Неразглашение» личного, автобиографического было, скажем так, мемуарным принципом Соколовой. Впрочем, она это декларировала: «Я не мемуары пишу. Личные мои записки ни для кого никакого интереса представить не могут. Я просто вспоминаю отрывочные эпизоды моих “встреч и знакомств” с лицами более или менее известными и интересными…»

Однако то, что она сочла необходимым особо подчеркнуть «неинтересность» и, соответственно, несущественность ее «личных записок», заставляет думать не столько о скромности мемуаристки, сколько о том, что были в ее биографии эпизоды, которых она не хотела касаться. И это, как будет показано далее, небеспочвенное предположение. Тем не менее у Соколовой «личное», несмотря на ее заявления, проглядывает то непосредственно в текстах, то между строк. Эти «проглядывания» вкупе с тем, что на сегодняшний

день известно, документально установлено о жизни писательницы, позволяют рассуждать о причинах ряда «неясностей» в ее биографии и одновременно достаточно последовательно выстраивать ее.

Александра Соколова родилась в семье, принадлежавшей к одному из дворянских родов Денисьевых, у истоков которых генеалогия числит черниговского воеводу Ивана Шаина, переселившегося в Рязань в конце XIV в. Считается, что от имени его правнука боярина Дениса Юрьевича пошли Денисьевы. И хотя, как утверждает та же генеалогия, род этот пресекся в начале XVIII в., есть основания предполагать, что сохранились какие-то его ветви. Были и другие роды Денисьевых, восходящие к концу XVII в. и внесенные в VI часть родословных книг Курской и Ярославской губерний [5] .

Ко времени поступления Соколовой в Смольный институт (как указывает она сама, это произошло в 1843 г., когда ей было восемь лет [6] ) ее дед и отец считались, по ее же свидетельству, чуть ли «не однодворцами». Но то, что род Денисьевых был записан «в 6-ю или так называемую “бархатную книгу”», наряду с тем обстоятельством, что отец был полковником, имело решающее значение для того, чтобы она оказалась «в числе воспитанниц аристократического института».

Следуя избранному принципу «ничего личного», Соколова не рассказывает в воспоминаниях о своей семье. Вместе с тем, при обрисовке социального положения воспитанниц того же Смольного института, ей трудно было обойтись без некоторых деталей, касавшихся ее положения в этом заведении и потому так или иначе имевших отношение к ее происхождению и родне. Они легко угадываются за достаточно прозрачными намеками. В мемуаре «Из воспоминаний смолянки» говорится о «неуклюжей и полудикой девочке, словно волшебством занесенной из глухого захолустья» в мир «маленьких петербургских аристократок», их «братьев-кавалергардов и сестер-фрейлин».

И так вышло, что «глухое захолустье» и невысокий социальный статус отца не помешали ей занять в Смольном институте «первенствующее место в силу той серьезной подготовки, которая заботливо была дана» дома. Она даже называет эту подготовку «исключительной научной», имея в виду, конечно же, определенный уровень знаний, которыми обладала по сравнению со многими сверстницами. И в целом она характеризует себя накануне вступления в Смольный как «воспитанную в строгих приличиях дворянского дома того времени».

Отец Александры Соколовой Урван Дмитриевич Денисьев (1797 – 1847), племянник министра народного просвещения, писателя и адмирала А. С. Шишкова, был храбрым кавалерийским офицером, участвовал в сражениях с наполеоновскими войсками в 1812 – 1814 гг., в подавлении Польского восстания 1830 г. В 1845 г. он вышел в отставку в чине полковника и спустя два года умер на скромном посту городничего уездного города Тихвин Новгородской губернии, не оставив после себя никакого наследства, кроме личных вещей. К тому времени он уже не первый год жил отдельно от жены Анны Андреевны Денисьевой (урожденной Шумиловой). О матери Соколовой почти ничего неизвестно. Рассказывая в одном из мемуарных очерков о своей поездке в 1850-х гг. в Нижегородскую губернию, где у нее «оставался клочок земли», она вспомнила о «громадном состоянии, прожитом» матерью, «принесшей за собой в приданое 4000 душ крестьян в имениях, при которых были и фабрики и заводы». Все было «прожито» и, конечно же, не матерью, а отцом, поскольку Урван Денисьев был человеком темпераментным, склонным к авантюрным поступкам. Его единственная дочь, не касаясь деталей утраты большого наследства, не без печальной гордости замечает, что «так спускать свои состояния и так проживаться, как делали баре тех времен, в настоящее время уже не умеют», поскольку нет ни соответствующего «кругозора», ни «размаха».

Саша Денисьева была принята в Смольный институт благородных девиц при содействии ее тетки по отцу Анны Дмитриевны Денисьевой, бывшей выпускницы этого же института, служившей в нем инспектрисой, влиятельной дамы, имевшей связи при дворе и пользовавшейся благосклонностью императорской четы, опекавшей это учебное заведение. Будучи зачисленной на казенный счет, она считалась пансионеркой Николая I. Вместе с ней в институте учились еще четверо племянниц Анны Дмитриевны, дочерей ее брата Федора. Пятая кузина Саши, закончившая курс Елена (Леля), дочь другого брата Анны Дмитриевны, Александра, была личной воспитанницей инспектрисы Денисьевой, находилась почти на положении ее дочери. О разыгравшемся с Еленой, занимавшей уже положение пепиньерки (чуть ли не классной дамы), скандале, связанном с ее романом с дипломатом и поэтом Ф. И. Тютчевым, Соколова пишет в «Записках смолянки» очень осторожно, даже не упоминая имени последнего. Она говорит о «горьком эпизоде увлечения» кузины, последствием которого стало удаление из Смольного (по личному распоряжению императора) Анны Дмитриевны и беременной к тому времени Елены Денисьевой.