Встречи на перекрестках
Шрифт:
Протокол о прекращении огня имел одноразовое значение. Нужно было срочно выходить на документ со значительно большим охватом вопросов, без которых при всем желании и искусстве «параллельных посредников» встреча президента Грузии и абхазского лидера сразу состояться не могла.
Между тем документ рождался, можно сказать, в муках. Б.Н. Пастухов делал все для того, чтобы сблизить позиции грузин и абхазов, которые вновь, в который уже раз, отвергали различные варианты компромиссной формулы. Вначале сказывалось главным образом ужесточение линии В. Ардзинбы, который стремился по максимуму использовать сложившуюся обстановку. Абхазы перенесли центр тяжести уже не на общий процесс возвращения тех, кто бежал во время войны 1994 года, а на разрешение вернуться второй, «майской волне» беженцев. Такая позиция отвергалась грузинской стороной.
8 июня проговорили с Ираклием Менагаришвили до поздней ночи. Этот обаятельный, интеллигентный человек понимал и нашу аргументацию, и, как представляется, ту роль, что играет Россия в урегулировании конфликта, от которого во многом зависит судьба Грузии. Мы оба хорошо ориентировались и в другом: российско-грузинские отношения переживали не самый лучший период в их истории, и во многом это связано с неурегулированностью Грузии с Абхазией.
У меня с этим конфликтом, как говорится, особые отношения. Вырос в Тбилиси, где окончил среднюю школу. Эдуарда Амвросиевича хорошо знаю с того времени, когда он был еще первым секретарем ЦК Компартии Грузии. Встречались часто и в то время, и позже. Когда я трижды был без его согласия направлен М. Горбачевым в Багдад во время кризиса в зоне Персидского залива, отношения натянулись, но после этого выровнялись. Он даже позвонил по телефону и спросил о моем мнении в отношении переезда из Москвы в Тбилиси, куда его усиленно звали на пост главы республики. Конечно, я поддержал, ссылаясь, будучи в то время директором СВР, на объективную информацию, которая свидетельствовала о широких прошеварднадзевских настроениях в Грузии. Понимал тогда, да и сейчас, что он единственный лидер, который смог бы вытянуть страну из «гамсахурдиевского болота».
Связывала нас и общая дружба со многими людьми, один из которых – бывший секретарь ЦК Компартии Грузии Солико Хабеишвили – в результате интриганских хитросплетений попал в тюрьму, и мы вместе – кто меньше, кто больше – боролись за его освобождение (это было при М.С. Горбачеве). Впоследствии Солико был убит в Тбилиси уже в то время, когда он вышел из тюрьмы и работал в близком окружении президента Грузии, и мы – тут уж точно одинаково – переживали эту тяжелую утрату.
Кстати, по инициативе Эдуарда Амвросиевича, в бытность его лидером Советской Грузии, я стал Почетным гражданином Тбилиси, чем очень горжусь. Я думаю, что некоторая периодическая натянутость в наших отношениях имела своей причиной, может быть, и наговоры отдельных близких к Шеварднадзе людей о том, что я хочу занять его место министра иностранных дел СССР. Так или иначе, но он говорил госсекретарю США Дж. Бейкеру, что Горбачев готовит меня ему на смену. Как-то раз, в 1990 году, отвечая на мой прямой вопрос по телефону: «Почему у нас происходит спад в отношениях, неужели вы думаете, что я хочу сесть в ваше кресло?» – Шеварднадзе сказал: «Да об этом все говорят в МИДе».
Будучи министром иностранных дел Союза, Эдуард Амвросиевич ни разу не привлекал меня к делам внешней политики – мы могли разговаривать и разговаривали на любые другие темы, – а ведь во время перехода Шеварднадзе на этот пост совсем с другой работы я возглавлял Институт мировой экономики и международных отношений, который по праву считался выдающимся центром, объединяющим сильнейших ученых-аналитиков. Между тем я всегда относился к нему как к человеку, безусловно, неординарному, талантливому.
Впрочем, один раз он меня все-таки «привлек». Шеварднадзе, Дж. Бейкер – в ту пору госсекретарь США – и я поужинали в доме у нашего общего товарища известного скульптора Зураба Церетели. Обстановка, кстати, была совершенно непринужденной. Но это было еще в 1988 году.
Судьба свела меня и с В.Г. Ардзинбой. Он был научным сотрудником в Институте востоковедения Академии наук, который я возглавлял в конце 70-х годов. С ним в то время тоже не обошлось без коллизий. Я воспрепятствовал тому, чтобы на работу в институт взяли его супругу, так как она не написала диссертации в отведенный на это аспирантский срок. Сам же Владислав Григорьевич был очень способным, эрудированным ученым, занимавшимся с успехом Древним Востоком.
От этих двоих людей – Э. Шеварднадзе и В. Ардзинбы – практически зависит, будет ли надежно ликвидирован конфликт, который уже причинил столько горя двум народам, да к тому же создал крайне нежелательную ситуацию и для России. Конечно, им нелегко. Довлеет
Что касается начала военных действий в 1993 году, то они во многом были подготовлены националистическим режимом З. Гамсахурдия, находившимся у власти в Тбилиси, хотя и начались в ту пору, когда руководителем Грузии уже стал Э. Шеварднадзе. Но справедливости ради нужно сказать, что тогда он еще не полностью владел обстановкой и, самое главное, не контролировал ее. Ввод грузинских боевиков в Абхазию возглавил позже попавший в тбилисскую тюрьму Китовани якобы для охраны железной дороги, проходящей из России в Грузию, а затем в Армению. Между тем боевики обрушились на мирное население. Потом поджоги, убийства, мародерство было повторено в отношении грузинского населения абхазскими боевиками, получившими подкрепление с Северного Кавказа, главным образом из Чечни.
И не только с Северного Кавказа. Я знаю, что российское руководство, в первую очередь президент, никогда и ни при каких обстоятельствах не санкционировали участие российских военных – прямое или косвенное – на одной из сторон конфликта. В марте 1999 года, будучи председателем правительства, я находился на борту сторожевика «Сочи», командир которого рассказывал, что во время вооруженных действий корабль обстреливался с двух сторон – и когда вывозил абхазских беженцев, и когда эвакуировал грузинских. Но ведь это факт, что грузинские позиции обстреляли с воздуха «неопознанные» самолеты – их не было у абхазов. Не исключаю, что это было делом рук преступной кучки коррумпированных российских военных, но именно отдельных отщепенцев, и конечно же не могло повлиять на исход войны.
Был момент, когда война могла быть остановлена. Бывший в ту пору министром обороны П. Грачев предложил ввести две дивизии и разоружить обе стороны. Грузинское руководство отказалось, позже признав свой отказ ошибкой. За этим последовало взятие Сухуми и отступление грузинских частей за реку Ингури. Тысячам и тысячам беженцев были отданы гостиницы, дома отдыха в Тбилиси, других городах Грузии. Большинство из беженцев лишились средств к существованию.
Так сложился далеко не благоприятный фон для урегулирования. Большие надежды возлагались и возлагаются на Россию. Она действительно делает многое для того, чтобы не размылось хрупкое перемирие и стороны пришли к взаимопониманию. Достаточно сказать, что российские миротворцы, которые находились в зоне конфликта, к моменту написания этой книги уже потеряли около 70 человек убитыми и более 150 человек ранеными. Много ли в мире стран, которые после этого незамедлительно не выведут своих солдат из такой губительной зоны? Но в Москве хорошо понимали, что неподготовленный вывод неизбежно привел бы к возобновлению масштабного грузино-абхазского вооруженного столкновения. И поэтому, именно поэтому мы соглашались все это время на саммитах СНГ (миссия российских миротворцев получила мандат стран СНГ) продлевать нахождение наших солдат в Абхазии. Причем несмотря на то, что грузинская сторона, особенно парламент и его председатель, упражнялась в обвинениях в их адрес и даже требовала их немедленного вывода, что не мешало грузинским мидовцам, да и руководству повыше, нередко тоже круто критиковавшим россиян, просить нас – но не публично – о продлении мандата миротворческих сил.
Как я уже подчеркивал, главной своей целью Россия, российский МИД считали недопущение срыва перемирия, возобновления военных действий. Здесь были достигнуты более или менее обнадеживающие результаты. Подписано несколько документов, в которых стороны подтвердили свои соответствующие обязательства. А дальше все упиралось в те позиции, которые далеки от возможного компромисса и с которых они не хотели сходить.
С большим трудом нам удалось убедить Ардзинбу принять формулу, по которой стороны согласны жить в общем государстве в границах Грузинской ССР (фактическое признание территориальной целостности Грузии). Вместе с тем абхазами отводилось все, что не укладывалось в схему равносубъектности двух сторон, составляющих это государство.