Встречи на ветру
Шрифт:
– Ты плачешь?
А может быть, я действительно заплакала? И это соль моих слез, а не моря?
– Я не знаю. Мне хорошо. – И опять мой рот закрыт поцелуем.
Думаете, я раньше ни с кем не целовалась? Целовалась. Вот! Но что за поцелуи то были. Мальчик из параллельного класса. До сих пор помню его мокрые губы и какой-то неприятный запах изо рта. Я потом дома долго чистила зубы мятным порошком.
– Иди домой. – Валентин снял руки с моих плеч.
– А Вы?
– Я посижу ещё. Приведу мысли в порядок. Завтра у нас урока по истории в вашем классе
С прошлого учебного года в школе ввели кабинетное обучение. Вот и ходим мы по школе, таская портфели и папки. Папа мне подарил свою папку. Он в ней раньше носил какие-то документы. Папка кожаная, с молнией. А чего это я заговорила о папке? Ах, вот отчего. На следующий день я гнала минуты и часы. Скорее бы встретиться с Валентином. Прозвенел последний в этот день звонок. Ребята спешат домой. Днем по городу объявили штормовое предупреждение. Не погуляешь.
– Ирка! – кричит мне моя подружка. – Ты чего сидишь? Побежали домой, пока ветер без камней, – это она так шутит.
– Мне ещё надо в пионерскую комнату зайти. – Этому подружка поверила: я член редколлегии школьной стенгазеты.
– Смотри, всех мальчишек проворонишь со своей газетой. – Знала бы ты, Надька, к кому я пойду.
Над головой загрохотало. Ну и ветер. Надя ушла, и я стала собираться. Надо же привести себя в порядок. Утром я тайком взяла у мамы один из тюбиков губной помады. В маленьком зеркальце я рассматриваю свои губы. Немного толстоваты, но не так, чтобы очень. Нанесла помаду и ужаснулась. Прямо вампир какой-то. Пошла в уборную. Стою над раковиной, тру губы и корчу сама себе рожи.
Там меня и застукала наша завуч.
– Ты чего это, Тиунова, тут делаешь после уроков?
– Писала я. А что, нельзя пописать после уроков?
– Всё шутишь, Тиунова. Дошутишься до вызова родителей в школу.
– Шутить нельзя. Говорить громко нельзя. Что у нас, колония для малолетних преступников, а не советская школа? Даже по телевизору шутят. А тут нельзя.
– Уйди с глаз моих. – Бедняжка наша завуч. Три месяца назад от неё сбежал муж. Веронику Павловну даже в райком вызывали. А в чем она виновата? Её муженек нашел молодую тетку стал ходить к ней. Она не будь дурой, забеременела от него. Ей-то что. Она обычная работница на металлургическом комбинате. Она гегемон, пролетариат. Мужа, бывшего уже, с работы тоже не погнали. Влепили выговор по партийной линии, но на работе оставили. Без него начальство никак не может. Он заведует баней.
– Вы, Вероника Павловна, не расстраивайтесь. Вы молодая и красивая. Найдете себе достойного спутника жизни. – Это я говорю ласково, прямо смотря ей в глаза.
– Ты так думаешь? – Строгий заведующий учебной частью на моих глазах преобразился в обычную женщину.
– Да вы на себя посмотрите. – Я совсем обнаглела. Взяла её за руку и подвела к зеркалу. И пускай оно в щербинах и не совсем чистое, но видать же. – Какая вы красивая.
– Седина. – Вероника Павловна сейчас заплачет.
– Ерунда. Во-первых, можно покрасить. А во-вторых, седина Вам к лицу. Вы
Сделаем небольшое отступление. События, которые описывает Ирина, происходят весной шестьдесят третьего года. Девочке шестнадцать лет. Разговор происходил в не подходящем для такого месте – школьной уборной. Но, обратите внимание, сколько у этой девочки хитрости и такта. Пройдет много лет, и эти качества помогут ей. Повременим.
– Думаешь, краситься не надо?
– Определенно, нет. Сходите в парикмахерскую и сделайте модную прическу. «Бабетта» называется. Все мужчины Мариуполя Ваши.
Расстались мы с завучем хорошо. Я поглядела вслед женщине, которую муж бросил ради молодой и красивой. Неужели вы поверили мне, когда я говорила, что Вероника Павловна красива? Её сами учителя прозвали Папой Карлой. У неё нос длиннющий и глазки еле видны. Сбежишь от такой куда глаза глядят. А мы её прозвали Салтычихой. Она, конечно, не обливала нас кипятком и не морила голодом, но, как и та помещица, издевалась над нами, бедняжками. Курить запрещала, а если застукает, так пощады не жди.
Ещё раз глянула в зеркало – вполне приличная картина – и пошла. Кабинет истории на третьем этаже. Можно пойти по парадной лестнице, а можно и по черной. Время у меня есть, и там я смогу покурить. Завучиха же ушла.
– От тебя пахнет табаком. – Это были первые слова Валентина после долгого поцелуя.
– Ты тоже куришь. – Любовь любовью, а в мою личную жизнь не лезь. Я такая.
Вообще, тут, в кабинете, в окружении карт и стеллажей с книгами, я не могла почувствовать себя свободной. Тут я школьница. Другое дело – на берегу моря. Наверное, Валентин почувствовал моё настроение и сказал: «Пойди во двор и подожди меня. Я скоро выйду, и пойдем куда-нибудь».
Он что, не слышит, какой ветер на дворе? Куда идти-то? Сейчас упрятаться куда-нибудь, где тепло. Ещё лучше нырнуть в постель под одеяло. Но что поделать? Любовь зла. Я не в том смысле, что грек козёл.
Во внутреннем дворе нашей школы есть одно укромное местечко. За складом. Там пацаны соорудили скамейку. Это у них место для курения. Там я и обосновалась. Громко сказано. Просто вытерла лавку и уселась лицом к черному выходу. Сижу, гляжу. Грек все не идет. Пошел он куда подальше со своими нравоучениями. Закурила. Тут и он вышел. Меня не видит, я за деревом. Крутит головой, и я вижу: он ругается.
Свистнула. Я у мальчишек научилась.
– Не свисти, денег не будет.
– Это верно только для дома, если дома свистишь. А на улице примета не действует, – у меня опять хорошее настроение.
Повел Валентин свою девушку за склад. Там в заборе мальчишки проделали лаз. Через него они сваливали с уроков. На главном входе можно нарваться на кого-нибудь из учителей или на нашего сторожа.
Пролезли в таком порядке – сначала грек пропустил меня, а уж потом сам вылез. Тут и сказанул такое, от чего у меня щеки покраснели.