Встречи в тайге
Шрифт:
Я решил посмотреть, что было в лапах у первого орлана. Когда я подходил к лиственнице, мне показалось, что кто-то бросился в заросли, но я не успел разглядеть, кто это был. Тщетно я искал оброненную орланом добычу — она исчезла. Какой-то другой хищник, на этот раз четвероногий, быть может соболь, воспользовался суматохой и подобрал лакомый кусок.
Тут я опять услышал шум и увидел одного из только что дравшихся орланов. Он сел на коряжину недалеко от меня, и я хорошо мог его рассмотреть. В том, что это был именно один из забияк, я не сомневался.
Сильно уставший, победитель или
С четверть часа, если не больше, отдыхал орлан. Потом он стал клювом усердно оправлять перья в крыльях, выбрасывая испорченные, и приводить в порядок свой наряд на груди. Он занимался этим довольно долго.
Наконец орлан снялся и полетел на место боя. Он сел на ту же лиственницу, на то же место и стал смотреть вниз. Затем он опустился на землю и, не найдя там ничего, снова поднялся в воздух и полетел за новой добычей.
Голодовка на реке Буту
11 июля 1908 года наш маленький отряд, плывя на лодках по реке Анюю, достиг речки Гобилли. Непрекращающиеся дожди и постоянная прибыль воды в реке очень беспокоили наших проводников-удэхейцев. Они опасались, что их семьи захватит наводнение, и стали проситься домой. Я обещал не задерживать их и отпустить, как только они доставят нас к подножию горного хребта Сихотэ-Алинь.
На речке Гобилли наши лодки несколько раз попадали в опасное положение, из которого мы благополучно выходили только благодаря ловкости и находчивости удэхейцев. Пусть читатель представит себе узкий коридор с отвесными стенками, по которому вода мчится с головокружительной быстротой. Шесты не достают дна, и для того чтобы продвинуться вперед, надо упираться в выступы скал или подтягиваться на руках, хватаясь за расселины камней.
На второй день путешествия по Гобилли мы наконец достигли конечного пункта нашего плавания — небольшой горной речки, которую впоследствии удэхейцы назвали Чжанге Уоляни: это значит «ключ к перевалу чжанге» (чжанге — начальник, старшина; так они звали меня).
У подножия хребта Сихотэ-Алинь мы расстались с нашими проводниками. Удэхейцы вошли в лодки и, пожелав нам счастливого пути, отчалили от берега. Мы остались одни и сразу почувствовали себя отрезанными от мира, населенного людьми. Нам предстоял трудный и долгий путь к морю через горы и пустынную тайгу.
Подъем на гребень Сихотэ-Алиня оказался настолько крутым, что мы вынуждены были идти зигзагами и карабкаться, хватаясь руками за корни деревьев. Самый перевал — это покрытая лесом седловина высотою в тысячу двести метров над уровнем моря. Обломки каменной породы лежат здесь так плотно, как будто кто-то нарочно пригонял их друг к другу.
Добравшись до вершины, мы сели отдыхать. Чжан Бао лег на землю, но тотчас поднялся.
— Сун ню! (Вода есть!) — сказал он уверенно.
Мы стали прислушиваться и действительно услыхали, что где-то неглубоко под землей тоненькой струйкой льется вода. Мы поспешно разбросали камни и через несколько минут открыли источник с чистейшей, холодной, как лед, водой.
Тишина в лесу, гулкое эхо и хмурое небо предвещали непогоду. Когда мы снова выступили в поход, начал накрапывать дождь. Однако, несмотря на ненастье, все были бодро настроены. Сознание, что мы перешли Сихотэ-Алинь и теперь спускаемся к морю, радовало моих спутников.
Горный ручей, по течению которого мы держали свой путь, то низвергался мелкими каскадами, то просачивался подо мхом, заболачивая почву.
Дождь все усиливался и скоро превратился в настоящий ливень. Пока я наносил на планшет наш маршрут, Чжан Бао прикрывал его сверху куском бересты, чтобы защитить от дождя. Но скоро и это перестало помогать. Дождевая вода текла по намокшим рукавам, капала с фуражки и портила бумагу.
Пришлось стать на бивак. Только тот, кому приходилось быть застигнутым в лесу ненастьем, может понять, какое это наслаждение — раздеться и под навесом палатки просушить свою одежду.
2 августа наш маленький отряд достиг реки Буту. Здесь нам часто стали встречаться «непропуски». Горные отроги подходили вплотную к реке. У подножия отрогов образовались глубокие водоемы, и обойти их рекою было невозможно. Нам приходилось с тяжелыми котомками взбираться на кручи.
Этот переход был очень утомительным. Особенно трудно давался он нашему геологу Гусеву, попавшему в тайгу впервые. Он часто отставал, терял наши следы и отклонялся в сторону. Каждый раз приходилось разыскивать его и напрасно терять дорогое время. Близорукий, он плохо видел и в очках, да к тому же часто терял их и тогда становился уж совершенно беспомощным.
Однажды мы дали Гусеву нести алюминиевый котелок. Он привязал его так, что крышка болталась и звенела. Я рассчитывал убить какого-нибудь зверя в пути, но Гусев этим звоном мешал охоте. Он шел впереди, а я производил съемку и немного отстал. Я попросил казака догнать Гусева и привязать котелок как следует.
— Не надо, — ответил казак, — пусть уж лучше идет так. Если он потеряется, легче будет найти его в лесу.
По рассеянности Гусев, собираясь в путешествие, захватил с собой только одну старенькую рубашку, которая скоро изорвалась, но зато у него было три пары кальсон. Он ухитрился надеть на себя кальсоны вместо рубахи. На груди у него получался косой разрез с пуговицами, а сзади — пузырь, надуваемый ветром. Сначала мы все помирали со смеху, но потом привыкли к его наряду.
Пусть читатель не думает, что Гусев был посмешищем для нас. Мы все относились к нему с уважением и всячески старались ему помочь. Больше всего был виноват я сам, потому что взял с собой человека, мало приспособленного к странствованиям по тайге.
5 августа мы дошли до места, откуда уже можно было плыть на лодках. Мы решили выдолбить две улимагды; нашли подходящие деревья, свалили их и очистили от коры. На изготовление лодок ушло четверо суток. Наконец обе улимагды были готовы: одна малая, другая побольше. Оставалось только сделать весла и приготовить шесты.