Встречи в тайге
Шрифт:
Погода вдруг стала портиться: небо заволокло тучами и задул холодный ветер. Он поднимал снег с земли и уже дважды менял направление. Эвенки тревожно поглядывали по сторонам и подгоняли оленей.
Однако уйти от непогоды нам не удалось. Она захватила нас на самом перевале, и мы решили раскинуть бивак сейчас же, как только спустимся в низину.
Ночь обещала быть бурной. Сильный порывистый ветер раскачивал деревья и гудел в лесу. Спины оленей, вьюки на них, плечи и головные уборы людей — все побелело от снега. Обледеневшие мелкие снежинки, точно иглами, кололи лицо и мешали смотреть прямо перед
Посланные вперед люди выбрали место для бивака довольно удачно. Это была большая полянка на опушке леса, густо покрывавшего склоны хребта Быгин-Быгинен. Она имела пологий уклон к востоку и через перелески незаметно переходила в тундру, по которой нам предстояло двигаться дальше.
Эвенки быстро развьючили оленей и принялись ставить палатки. Я любовался их быстрой и слаженной работой.
Когда палатки были поставлены, мужчины побежали в лес: одни за дровами, другие за еловыми ветками для подстилок, а женщины тем временем нарезали целые вороха сухой травы. Прикрытые кухлянками, дети спокойно сидели на вьюках и терпеливо ждали, когда родители отнесут их в палатки.
Старик Ингину, опершись на палку, стоял у огня и только изредка отдавал приказания, но не вмешивался в работу, если она шла гладко, без перебоев.
Минут через тридцать мы все — и мужчины и женщины с детьми — сидели в палатках около железных печек и пили чай. Снаружи неистовствовала пурга. Ветер яростно трепал палатку и обдавал ее мелким сухим снегом. Он жалобно завывал в трубе и вдруг неожиданно бросался в сторону и ревел в лесу, как разъяренный зверь.
После ужина все рано улеглись спать. У огня остались только мы вдвоем со стариком. Почти каждый вечер мы беседовали с ним. И он очень охотно рассказывал мне про невзгоды своей страннической жизни.
Слушая его рассказы, я поражался, какие громадные расстояния прошел он со своими табунами! Он бывал в Якутской области, ходил к мысу Сюркум, дважды пересекал тундру у южных берегов Охотского моря и доходил до Чумукана.
Теперь я напомнил ему, что он обещал мне рассказать о трагедии, разыгравшейся на реке Уркане.
Ингину закурил свою трубку, придвинулся поближе к печке, подбросил дров в огонь и начал свой рассказ.
Старик плохо говорил по-русски, я мысленно исправлял его речь и записал его рассказ в таком виде.
— Это было давно, очень давно… — говорил Ингину не торопясь. — Я был еще совсем мальчиком. Кочевали мы тогда в горах Ян-дэ-янге. В это время сюда прибыл один русский, золотоискатель. Это был молодой человек, лет двадцати пяти, с белокурыми волосами и голубыми глазами. Одет он был, как и все мы, в кухлянку, торбаса, на голове носил меховую шапку, а на руках — рукавицы. Этот человек возвращался с приисков, где намыл столько золота, что мог безбедно прожить до глубокой старости. Но судьба решила иначе.
В том году был сильный падеж оленей. Ожидалась голодовка, грозные признаки ее были уже налицо. Отовсюду шли нехорошие вести. Отец мой решил уйти подальше от зараженного района. Накануне нашего выступления в поход молодой приискатель попросил нас взять его с собою. Отец подумал и согласился. На другой день мы тронулись в путь, и белокурый человек пошел с нами. Я не знаю его имени, но помню его хорошо. Он как живой стоит передо мною. Это был удалой парень — он не сидел сложа руки: помогал вьючить оленей, ставить палатки. Отец очень полюбил его, и я тоже подружился с ним.
Дней через шесть мы вышли в верховья реки Горин и тут в старой небольшой юрасе застали бедную семью эвенков: мужа и жену с двумя малыми детьми. Они потеряли своих последних оленей и теперь на лыжах хотели идти на Уркан, где стояли их сородичи. Мой отец предложил им присоединиться к нашему отряду, но они не захотели, — сказали, что надеются благополучно дойти до своих земляков и там до весны промышлять рыбной ловлей. Молодой приискатель вздумал тоже остаться с бедняками, чтобы вместе с ними добраться до Уркана. Тогда мы отдали им одного оленя на мясо, а сами пошли дальше, на реку Уд.
После нашего ухода эвенк и русский пошли на разведку, чтобы на лыжах проложить дорогу, по которой можно будет, когда она занастится, перевезти на нартах семью и кладь. Женщина с детьми осталась в юрасе. На третий день мужчины дошли до Уркана, но эвенков там уже не было, зато они встретили нанайцев-зверовщиков.
Мужчины заночевали у охотников и на другой день хотели было идти назад, но тут началась такая пурга, что им пришлось остаться. Переждали еще день, и ночью эвенк неожиданно умер. Тогда приискатель, захватив у нанайцев немного рыбы, решил один идти за женщиной и за детьми, но снова пурга застала его в дороге. Пурга продолжалась несколько суток подряд. Он долго шел, прокладывая путь через сугробы, но не суждено ему было спасти семью умершего эвенка. В третий раз снежная буря захватила его на пути. Ветром замело старую лыжню, он сбился с дороги и заблудился. Что случилось с женщиной и детьми, никто не знает: их не нашли вовсе. Верно, тоже заблудились в тайге и погибли от голода.
Весной, чуть только начало таять, — продолжал свой рассказ Ингину, — мы оставили реку Уд и спустились на Уркан. Как-то раз два эвенка пошли по тундре искать оленей и вдруг увидели чьи-то ноги, торчащие из сугроба. Отец велел разгрести снег. Велико было наше горе, когда мы узнали того самого молодого приискателя, которого так все полюбили. Мы осмотрели все вокруг. Видно было, что он хотел развести костер, но это ему не удалось. Сухую рыбу, которую он нес с собой, погрызли мыши…
Старик замолк. Снаружи раздавался страшный рев. Наша палатка колыхалась. Где-то упало сухостойное дерево. С диким завыванием налетал ветер на наш бивак и точно злился, что с нами он не может расправиться так, как расправился со светло-русым приискателем, пытавшимся спасти бедную вдову с детьми…
Одна из девочек, самая маленькая в отряде, проснулась и начала плакать. Мать взяла ее на руки и стала укачивать.
Я взглянул на старика. Он сидел, закрыв глаза, и левой рукой старался как бы отстранить, отодвинуть от себя страшные видения. Я дотронулся до его плеча. Он вздрогнул и испуганно огляделся, потом поднялся и молча стал расстилать постель.
Я тоже лег на свое место, но долго не мог уснуть. Мне все чудилась маленькая юраса в лесу, занесенная снегом, и в ней мать с двумя малютками, и молодой золотоискатель, прокладывающий дорогу через сугробы вот в такую же бурную ночь…