Встречный ветер
Шрифт:
– Руки вверх!
Подстегнутый неожиданным вскриком, нарушитель вскочил, резким и гибким движением схватил термос.
– Руки!
– громче прежнего повторил Баландин и нажал спусковой крючок карабина.
Грохнул выстрел.
Еще не успел замереть раскатистый звук, как нарушитель, взмахнув термосом, швырнул его в кусты. Гулкий, тяжелый, ошеломительный взрыв качнул деревья. Вырванный с корнями черноклен, с дымной кучей земли, вместе с телом Баландина отбросило на тропу. Неподалеку в клубящейся пыли застонал Нестеров и еще кто-то. Тут же, в изуродованных кустах, корчилась, выла закиданная землей Гойда.
Лежа
Очередями из автоматов пограничники прижали его к земле. Им было приказано взять врага живым.
Пограничники подползали все ближе и ближе Нарушитель, видя, как все плотнее и плотнее сжимается вокруг него смертельный круг, понял, что его хотят схватить живым. Стреляя наугад, он то вскакивал, то вновь ложился, продолжая бить из пистолета. Второй гранаты у него не оказалось. Вдруг после нескольких выстрелов он затих...
Видя безвыходность положения, нарушитель выстрелил себе в рот. Пользуясь завязавшейся перестрелкой, Сапангос сумел ускользнуть. Опытный, дерзкий, хорошо знающий местность, он, как змея, прополз через несколько цепей и, только в последней натолкнувшись на зазевавшегося молодого солдата, убил его в упор и ушел в горы.
Взрывом гранаты, замаскированной под термос, был убит Баландин. Сержант Нестеров и еще двое солдат оказались контуженными.
Вскоре на место стычки прибыл находившийся неподалеку генерал Никитин.
– Как же это все получилось?
– выслушав доклад Маланьина, спросил Никитин.
– Выявили себя раньше времени, товарищ генерал.
– Кто это сделал?
– Говорят, что солдат Баландин не выдержал, крикнул и выстрелил. Он сам и погиб...
– Ну что ж, на мертвых вину валить не будем, - задумчиво проговорил Никитин.
– Подполковник Маланьин, распорядитесь насчет похорон солдата. Он погиб на боевом посту. А то, что не выдержал, виноваты и мы - плохо учили. А этого, - показав на труп диверсанта, продолжал Никитин, - сфотографировать, как в таких случаях положено, пленку быстро проявить и доставить мне. Вещи его доставить в штаб.
Глава десятая
Настя прожила в Дубовиках одиннадцать дней. Отпуск заканчивался. Все это время она сильно скучала и даже несколько раз втихомолку всплакнула. И всему виной был капитан Ромашков. При той последней встрече она решила, что капитан считает ее просто глупенькой, легкомысленной девчонкой, способной строить глазки и лейтенанту Пыжикову и чубатому рыбаку Васе. Но ведь для них она никогда не наряжалась в самые лучшие платья, не пела им своих задушевных песен, не прикалывала голубеньких бантиков, а просто ходила в зеленых спортивных брюках, со склянками в руках, смеялась с ними, шутила, а перед ним так только играла словами, на самом же деле всегда робко опускала глаза. А он на нее никакого внимания. Почему? Это больно задевало и тревожило девушку. Вспоминая последнюю встречу, Настя вспыхивала и краснела. Выставилась тогда в окошко, как дурочка, бантики нацепила, а разговаривала как? Трещала, требовала, чтобы ее проводили. Вот же глупая! Петя, тот, конечно, пошел бы, а что толку? Если бы этот строгий нахмуренный капитан мог понять, что у нее на сердце, догадался бы, сколько она о нем думает! Что бы такое придумать, чтобы заставить
А что будет дальше - она и сама еще не знала.
Накануне отъезда весь долгий день Настя не находила себе места, слонялась по хате из угла в угол. Пробовала заниматься с сестренкой Валей арифметикой, но была так рассеянна, что не могла вспомнить самые простые правила.
Валя задумчиво грызла карандашик и поначалу терпеливо ждала, когда домашний педагог перелистает весь задачник. Девочке это надоело. Закрыв тетрадь, она взяла из рук сестры свой учебник и решительно заявила:
– Я больше с тобой никогда не буду заниматься. Листаешь задачник и не видишь, що там написано... Только воображаешь, що можешь учить. За целый час мы только одну задачку прошли. И вообще ты стала, как кисель.
– Почему кисель?
– насильно улыбнувшись, спросила Настя.
– Скучная какая-то. Вялая вся, аж сморщилась. Давай лучше пойдем за грибами. А? Последний раз... Хочешь?
– Мне, Валечка, что-то ничего не хочется.
– И за грибами даже?
– И за грибами даже...
– А вот я знаю, чего ты хочешь!
– обрадовалась сестренка.
– Ничего ты не знаешь, ничего ты не разумеешь, - со вздохом ответила Настя.
– Тебе от нас уезжать не хочется. Да? Тебе вон его жалко...
– Кого?
– А вот его, Миколу нашего, - показала она на зыбку, где, посапывая носом, спал маленький братишка.
– Нет, дочка, у ней не та думка на уме, - сказала неслышно вошедшая Лукерья Филипповна, высокая, еще не старая, миловидная женщина, со смуглым, загорелым лицом.
Как всякая мать, она гордилась своей старшей, закончившей в городе техникум дочкой, любила ее и по-матерински чувствовала происходившую в ней душевную перемену. Пробовала откровенно с ней поговорить, но Настя только смущенно краснела, отмалчивалась, закрывалась, как улитка в коробочку, уходила и пела грустные песни.
– Какая же у меня думка, мама?
– многозначительно спросила Настя.
– Наверное, замуж тебе хочется, вот и вся думка, - шутливо ответила мать.
– Ой, мама, скажешь тоже!
– вспыхнула Настя.
– А то я не вижу?
– Что же вы такое видите?
– Вижу, ходишь сумная, будто у тебя зуб вырвали... А раз сумная, значит замуж пора.
– Ну, что вы говорите, мама?
– Я знаю, что говорю.
– Замуж?
– с удивлением протянула Валя и тут же деловитым тоном заметила: - Да у ней и жениха-то нет...
– А ты почем знаешь?
– спросила Лукерья Филипповна.
– Э-э! Был бы, так она б мне сказала. Она мне все говорит, переплетая косичку, ответила Валя.
– Так и все?
– лукаво прищурив глаз, спросила мать.
– А как же? Мы же с ней обе невесты, - не моргнув, ответила Валя.
– Ты только глянь на нее, на эту птаху! Про какие дела она толковать начинает, - засмеялась Лукерья Филипповна.
– Ты поди-ка лучше да приведи из огорода телка, я скоро корову доить буду. Тоже мне невеста!