Встретимся через 500 лет!
Шрифт:
Под ногами таял снег, только что выпавший. В лесу раздавался топор Садосека. Откуда-то доносилось заунывно-протяжное I’l meet you in midnight «Смоки». Друзья вспоминали о знаменитом фальшивомонетчике Аберкромби, о деле пройдохи Альтара, за которым гонялась половина европейской полиции, и все без толку, пока Пуаро с Джеппом не схватили его в Антверпене. Еще говорили о почтовой марке с изображением Пуаро, вышедшей в Никарагуа, о судьбах Фелисити и Джорджа[51], о Джудит, дочери Гастингса. Когда разговор зашел об инспекторе Сагдене, точнее, о его пышных усах, великолепие которых Пуаро в первую их встречу сразило, к ним подошел Жером Жерфаньон, вездесущий консьерж «Эльсинора».
– А где же она примет меня?
– обеспокоился Пуаро, представив себя один на один с женщиной в ее уютной гостиной.
– Она ждет вас в башенке, - ответил Жерфаньон.
– В центральной, с которой Наполеон Бонапарт в хорошую погоду высматривает свои полки.
– По-моему, она всего-навсего решила потренировать ваши ноги, - ревниво высказался капитан Гастингс, отличавшийся хорошим слухом.
Пуаро задержал на нем укоризненный взгляд, повернулся к Эльсинору, устремил взор к указанной башне. Мадмуазель Генриетта - в белой шубке и красной широкополой шляпе - недвижно стояла у бойницы, смотревшей в парк.
– Извините, Гастингс, я должен идти,- бросив эти слова другу, направился Пуаро к Главному корпусу.
– Встретимся за обедом.
– Mon ami, будьте осторожнее на лестнице, она наверняка обледенела, - прокричал ему вслед Гастингс, выказывая тем, что дружеские его чувства выше ревности.
По винтовой лестнице сыщик поднялся неожиданно легко. Мадмуазель Генриетта стояла в прежней позе, красная ее шляпа пламенела на фоне белесо-голубого неба. Пуаро пристроился рядом, кашлянул.
– А, это вы...
– бархатно посмотрев, протянула слабо руку.
Поцеловать ее он не смог - не решился, боясь переступить грань, за которой джентльмены теряют самообладание. Впитав сердцем белизну и изящество тянувшейся к нему длани, он просто ее пожал.
– Вы первый раз здесь?
– унеслась взором к заснеженным отрогам Альп.
– Разумеется...
– посмотрел Пуаро на горы, на ближнюю вершину стрелой рвавшую небо.
– Эта вершину у нас называют Апексом[52]. Говорят, с нее видно прошлое и даже будущее.
Пуаро ощупал пик сыщицкими глазами, не найдя в нем ничего интересного, спросил:
– Вы, как я понял, хотели мне что-то конфиденциальное сообщить?
– Да...
– продолжала смотреть женщина вдаль.
– В моем жилище могут быть «жучки».
– Вот как?!
– глаза Пуаро устремились к «Трем Дубам».
– И кто же их мог установить?
– Тот, кто хочет знать все...
– Профессор Перен?
– При чем тут профессор Перен? Вы не понимаете, Эркюль, это не паранойя, - впервые за все время знакомства мадмуазель Генриетта назвала Пуаро по имени.
– Дело настолько важно, что мы с вами должны исключить любую возможность утечки информации.
– О каком деле вы говорите?
– в голосе Пуаро прозвучала нотка раздражения. Он подумал, что «дело» придумано только лишь затем, чтобы затащить его в это романтическое место. Зачем? Он и так побежал бы сюда хоть днем, хоть ночью. Конечно же, хорошо подумав, побежал.
– Несколько месяцев назад я вышла перед сном на веранду полюбоваться звездами, не поверите, они были с кулак тогда, - восторженно глядя, показала Пуаро сжатый кулачок (жест этот показался сыщику не вполне приличным).
– И на шезлонге обнаружила пакет, перевязанный бечевкой. На нем мужским почерком было написано «Г.П. от Ж.М». Сначала я ничего не поняла – ни с каким Г.П. и, тем более Ж.М. я никогда не была знакома. Однако, подумав, пришла к мысли, что Г.П. – это, скорее всего, я. Но в Эльсиноре такую аббревиатуру могли отнести на мой счет лишь ограниченное число господ. И никому из них никогда бы не пришло в голову подбрасывать мне письма, тем более, ночью. Заинтригованная, я вернулась в дом, вскрыла пакет. В нем был другой пакет и записка, адресованная мне. Почерк, которым была она написана, был тот же, что и на первом конверте. Вот, взгляните.
Мадмуазель Генриетта вынула из сумочки вдвое сложенный листок писчей бумаги, протянула Пуаро. Взяв его и развернув, тот прочитал:
Милая Генриетта!
Я уверен, вы меня не помните, но, увы, мне больше не к кому обратиться. Сразу перейду к делу, чтобы не дать чувствам, теснящимся в моей душе, излиться неуправляемым вешним потоком. Вы должны знать: жизнь многих обитателей Эльсинора находится в смертельной опасности. Поэтому я прошу Вас передать приложенный к письму пакет человеку, который очень скоро полюбит Вас, как полюбил Вас я. Я уверен, любовь – это очень простая штука, и глубоко полюбить одну и ту же женщину, могут лишь глубоко похожие люди. Отдайте этот пакет этому человеку, и он закончит то, что не удалось закончить мне.
С уважением и любовью!
Ваш Ж.М.
P.S.
Я жалею лишь об одном... Я жалею, что не встретился с Вами раньше, в дни юности. Случись это, у нас с вами родился бы маленький розовый сыночек.
А впрочем, я ни о чем не жалею - я видел Вас, говорил с Вами, мечтал о Вас, а что еще можно пожелать смертному человеку?
Пуаро внимательно прочитал письмо. Сложил лист. Задумался. Его недоверчивый ум торопливо, как живой компьютер, перебирал одну гипотезу за другой. «Сама написала? С какой целью? Решила сыграть со мной театр? Или просто хочет возбудить во мне ревность? Но я много старше, меня не надо добиваться, просто поманить пальчиком... раз десять поманить. А может, она просто психопатка? Или кто-то использует ее в качестве третьего лица, использует, чтобы посмеяться над Пуаро?»
– Эркюль, я чувствую, вы подозреваете, это письмо написала я...
– сладко прикоснулись к его руке пальчики мадмуазель Генриетты.
– Может, не стоит пока этого делать? Вскройте конверт, ознакомьтесь с его содержимым, а потом уж судите...
– Извините, мисс, - перебил ее Пуаро, старательно поправив усы.
– Эта привычка все обдумывать, всегда вредила мне, как человеку. Если бы вы знали, как я удивительно глуп, когда не думаю...
– К сожалению, у меня не было возможности убедиться в этом – вы всё думаете и думаете...
– Я, конечно же, ознакомлюсь с содержимым этого таинственного пакета...
– сказал Пуаро, чувствуя, что краснеет.
– Он у вас?
– Да. Я долго думала, отдавать вам его или не отдавать. И, в конце концов, решила вас не беспокоить. Но этот случай с Моникой, на первый взгляд комический, изменил ситуацию в корне - я поняла, началось что-то жуткое, началось то, что предрекал этот Же Ме...
– Возможно, Же Ме просто был романтиком – ведь романтики нравятся женщинам, потому и существуют во множестве...
– сказал Пуаро с истинно французской галантностью.