Встретимся на Альгамбре
Шрифт:
Сначала Одинцов умолял, кричал палачам, что не имеет власти над картинками, просил о пощаде, потом все мысли исчезли, уступив место всепоглощающей муке.
Все это время птица тоже непрерывно верещала, как будто пытаясь заглушить своими криками издаваемые капитаном вопли. Когда Алексея привели в чувство после очередной пытки, главный палач сказал:
— Будь ты проклят, альтаирский прихвостень! Я знаю, в тату есть какой-то секрет, и тебе он известен, иначе ты не справился бы с фроггсами. Подумай, готов ли ты его открыть. Я даю тебе два часа. И если наши, гуманные, я подчеркиваю, гуманные
Разъяренный регуллианинский офицер с размаха ткнул кулаком в залитую кислотой и кровью картинку с изображением Альтаира и с истошным воплем отпрыгнул, размахивая дымящейся конечностью.
— Кто с добром к нам придет, тот вернется стриженым, — проскрипела Врушка, когда высший гварх, грубо одернув зашептавшихся подчиненных, шипя от боли в обожженной руке, увел пыточную команду из камеры. Притихшие солдаты тщательно собрали все орудия мучений, но Алексей сразу заметил допущенную ящерами промашку — одна из тонких игл, закатившись в небольшую щель у стены, осталась незамеченной. Абсолютно бесполезная для него сейчас, она почему-то назойливо привлекала внимание истерзанного пленника.
Почувствовав резкую боль в прикованных к стене кистях, Алексей попытался приподняться с колен и с изумлением обнаружил, что это ему удалось. Больше того, он уже не испытывал невыносимых страданий — боль от пыток стремительно уходила, заживляемая быстро восстанавливающимися картинками.
Одинцов заметил, что татуировка оживает, принимает вид, который имела до его близости с Катей. На коже появились знакомые существа, они двигались, суетились, пытались что-то сказать. Рисунок на левой руке стремительно изменился, укрупнился, и там уже можно было в деталях разглядеть внутренние отсеки регуллианского флагмана, красную стрелочку, ведущую к штабу, к рубке и зеленую — к силовой установке. Источник энергии, понял Одинцов. Питание удерживающих узников оков. Но как до него добраться? Ведь сначала нужно освободить руки.
Времени оставалось не так уж много. Палачи оставили Алексею два часа жизни, а татуировка явно указывала выход, решение. От тщетных попыток догадаться о смысле непостижимых намеков Одинцова отвлек негромкий стук в стенную переборку слева. Прислушавшись, капитан без труда опознал универсальный код звездной азбуки Морзе.
— Я Астарта, — расшифровал он сообщение, услышав знакомые позывные корниловского корабля. Степан. Тоже влип. Почему-то мысль о том, что не слишком в общем-то надежный Корнилов находится где-то рядом, подбодрила и внушила уверенность, что освобождение не заставит себя ждать. Вдвоем они обязательно выберутся.
— Я Вездесущий, — отстучал ударами ноги в стену Алексей Одинцов.
Степан Корнилов стал жертвой собственной самоуверенности. Увлекшись слежкой за Одинцовым, капитан «Астарты» пропустил внезапное появление вражеских крейсеров и после гравитационного удара, так же как и остальные пленники, попал на регуллианский флагман. Ему и в голову не могло прийти, какой ад его ожидает.
Степан расчетливо размышлял о том, какой, не слишком ценной информацией можно выкупить свободу, когда в камеру,
— Что, и ты здесь? — с удивлением спросил Корнилов, пытаясь не выдать ненависти к безжалостному подонку. Он не мог понять, как бывший пиратский «телохранитель» оказался на свободе на корабле чужаков, да еще и в звании офицера.
— Что, предатель, попался? — спросил регуллианский агент. — Сейчас ты за все заплатишь. Хочешь знать, кто убил твою бабу? Внимательно посмотри на меня и увидишь. Тебе недолго осталось жить. Смерть твоя будет нелегкой, а ее ожидание долгим.
Корнилову предстояло с лихвой заплатить за двойную игру. Лагутин собирался получить удовольствие по полной программе.
— Смотри, — повторил убийца. — Глаза я тебе вырву в последнюю очередь!
Много времени спустя, пытаясь восстановить общую картину происходившего, Степан поражался способности человеческой памяти избавляться от страшных, воспоминаний. Место пыток занимал зияющий провал: отдельные обрывки фраз, образов, собственных ощущений. Ему с трудом удалось вспомнить главное: он не сдался, не сломался.
Содранные лоскуты кожи, сломанные пальцы, выбитые зубы, вырванные ногти, отбитые почки — самые изощренные пытки не вырвали у пленника ни единой жалобы, ни одного стона. Девять лет фроггской школы научили Корнилова терпеть боль. Все его детство было сплошной болью.
Скованный силовыми лучами, Степан молча сносил мучения и издевательства. Он слышал за стеной истошные крики, узнал голос Одинцова и даже немного пожалел его.
Степан отчетливо помнил лишь разочарование палача, спасительное погружение в собственное фроггское детство и ожидание конца или единственного шанса, который судьба порой дарит сильным.
— Я добьюсь, ты закричишь, — упрямо шипел остервеневший от ненависти ашшур, пробуя очередное орудие пытки. Он ошибся. Степан не закричал.
Капитан Астарты прошел хорошую школу. Мог ли он вообразить, что придет день, когда ему захочется сказать «спасибо» учителю Ясмаху, старому жестокому фроггсу, который в спортивном зале использовал его как мальчика для битья, тренируя молодых жаббсов. Наказывал за каждый изданный звук и учил! Учил сопротивляться, чтобы победа не доставалась толстошкурым слишком легко, показывал приемы, которыми можно было уменьшить боль и, обманув, одолеть более сильных соперников. Показывал не Степке, другим, но учились все!
Изредка Степану даже удавалось побеждать. За победы его не наказывали — за них наказывали побежденных. И в следующий раз они били еще сильнее, еще свирепее. Но Корнилов молчал. А учитель объяснял послушным ученикам, как можно справиться с представителями других, более сильных и более слабых рас. Учитель Ясмах яростно ненавидел не только гуманоидов. Почти так же, а может быть даже еще сильнее, он ненавидел ашшуров.
— Никогда регуллианин не победит фроггса в честном бою. Однако проклятые ящерицы давно забыли, что такое честность, — невозмутимым тоном говорил учитель. — И нам надо забыть. Ведь убить регуллианина легче легкого. Нужно просто перекусить зубами боковую жилу на его тощей шее, лучше левую.