Встретимся на балу-с
Шрифт:
Японец говорил это с такой детской недовольной интонацией, но при этом так серьезно, что Миллер случайно не удержался и хихикнул, прикрыв рот кулаком. Он покрылся румянцем, когда понял, как опростоволосился перед мальчонкой, дав знать, что понимает по-японски. Эдогава вопросительно хмыкнул и повернул голову в сторону писателя, недовольно зажмурив глаза вновь и нахмурившись тому, что их подслушивали. Рампо скрестил руки на груди и закинул ногу на ногу, повернувшись к зале.
– Так это все же вы переводчик? – недовольно пробубнил он, – И что смешного в том, что я произнес?
– Извините, Рампо-сан, – начал шептать по-японски Макс, еще сильнее покрываясь румянцем, – просто я видел вас, когда
– Так это ваш экипаж чуть не сбил меня? – по-прежнему недовольно говорил брюнет, не удосуживаясь хотя бы приоткрыть глаз. – И вообще. Могли бы не разглядывать так меня. Если вы думаете, что я не вижу, просто потому что у меня зажмурены глаза, вы безумно глупы и наивны.
– Рампо-кун. – грозно прошептал Фукудзава, отчитывая ученика за вульгарное отношение к почетному гостю. – Еще одно слово, и я попрошу Шмидта-сана с охраной увести тебя.
– Х-Хорошо, Фукудзава-сан. – пробубнил недовольно Эдогава. – И все равно эти европейцы безумно глупы. Меня не хотели пускать, потому что приняли за ребенка. Идиоты. – он буркнул себе под нос, – Теперь мне окончательно ясно, зачем они пригласили Агентство для раскрытия дела.
– Вы разве… Приношу свои извинения за такой вульгарный вопрос, Рампо-сан, но сколько вам лет? – Джонатан продолжал с интересом оббегать очертания лица, одежды и прочего на японце.
– Двадцать шесть. – прошептал в ответ брюнет. – Я действительно так похож на ребенка?
– Извините, Рампо-сан… – прошептал Миллер, отвернувшись и делая вид, что он увлечен танцем Акико. Но Эдогава не дал ему просто так сидеть, начав открыто смотреть на него через по-прежнему зажмуренные глаза, надеясь привлечь его внимание. И, конечно, у него это вышло, потому что Макс начал безумно стесняться и краснеть из-за такого количества внимания к его персоне. Шатен сразу понял, что же так пытается выудить у него детектив, поэтому он, запинаясь и покраснев, все же прошептал по-японски. – Я п-подумал, что вам… в-восемнадцать. Еще раз приношу свои глубочайшие извинения, Рампо-сан.
Вместо ответа Эдогава лишь недовольно буркнул и опустился на стуле еще ниже – почти что лег! – и начал отстранено наблюдать за танцем, который он уже не один десяток раз видел на родине. Джонатан тоже было отвернулся смотреть на не виданный ранее танец, его изящное исполнение, но тут его окликнул Фрэнсис. Граф попросил перевести ему их диалог и сказать, почему же его имя проскальзывало в речи Юкичи – да еще и в такой грозной интонации! Получив ответ, милорд глухо рассмеялся и похлопал Миллера по полечу, словно они были давними друзьями, после чего сам продолжил наблюдать за эффектным зрелищем. Но тут Макс почувствовал пристальный взгляд в их сторону. Он повернул голову вправо и увидел, что Люси и Джереми наблюдают за ними с балкона спальни Фрэнсиса, явно обсуждая поведение молодого графа перед человеком, который смог его заинтересовать. Церемониймейстер покачал головой из стороны в сторону, как бы упрекая его в некоей робости, скромности и немногословности.
Макс смотрел на него в ответ, всем видом спрашивая «что мне делать, мистер Томпсон, я не горазд на такое». Он тяжело вздохнул и понурил голову, скрестив руки на груди; но тут представление японских послов кончилось; все начали аплодировать неподражаемой красоте плавных и четких движений японки, а также незабываемой игре волшебной флейты в руках искусного мастера Доппо. Зааплодировали все, кроме брюнета из Японии, который недовольно зевнул и, закопошившись в сумке, достал оттуда маленький белый кусочек чего-то необычного. Джонатан незаметно покосился на гостя и понял, что это какая-то сладость, ведь детектив, никого не стесняясь, засунул это в рот с довольным причмокиванием. В это самое время два других посла тоже вернулись за свои места: Куникида сел, как подобает джентльмену, выпрямив спину и положив ладони на колени; Ёсано же позволила себе немного откинуться на спинку стула, расслабленно скрестив руки на груди. Трое людей из одной страны, но все они такие разные, в отличие от общества города, в котором родился и вырос Миллер. Его безумно восхищают и интересуют люди, которые сидят позади и справа от него, но насчет чего с ними разговаривать… – это великая тайна, которую пока что ему не суждено раскрыть, ведь он осведомлен о восточной культуре ничуть не больше любого из присутствующих на этом балу.
Снова послышались звуки протяжных стройных скрипок в руках профессионалов. Не успел Макс задать послам хотя бы один скромнейший вопрос, как к ним подошел Джонатан Миллер старший. Судья почтенно поклонился хозяину бала и приглашенным гостям и попросил сына отойти на разговор с ним. Молодой граф низко поклонился всем присутствующим и попросил милорда Фрэнсиса пригласить другого переводчика, ведь понимал, что этот разговор затянется надолго. Граф Шмидт утвердительно кивнул головой и махнул рукой в сторону Джонатана-младшего, разрешая ему ступить на разговор с покровителем. Жена Миллера старшего сейчас была занята юными красавицами, приглашенными на бал. Наверняка, она во всю расхваливала перед возможными невестками своего сына, давая знать, что он молод, амбициозен, богат и безумно красив. Графиня Миллер расхваливала мастерство сына к написанию прекрасных мелодичных стихотворений, не менее захватывающих романов и рассказов, которые точно очаруют любую прекрасную даму и юную мечтательницу. Она глухо хихикала, прикрывая нижнюю половину лица нежно-золотым веером, а по-прежнему роскошные груди содрогались в глубоком – хоть и не казавшемся вульгарным, в силу ее немолодого возраста, – декольте. Отец и сын наблюдали за женщиной, которую они любили: первый с не скрытой улыбкой похвалы, а второй – с грустью и сожалением, мольбой о помиловании.
Что ни бал – то полное смущение юного графа перед молодыми особами. И каждый раз, как в первый, девушки, в надежде заполнить еще одной победой свои самодельные ажурные карне, подходили к мужчине, интересуясь, не «ухватила» ли его уже какая-нибудь нимфа на следующий танец. И, получив жгучую пощечину в виде отказа, они, разозленные и полные жажды отмщения, уходили обратно, в поисках «более достойного их» кандидата. Это уже надоело родителям эмансипированного молодого графа, потому они решили, что немного помочь сыну – совершенно не греховно.
– Макс, – начав в своем обычном повелительном тоне и поклонившись, окликнул сына Джонатан, – где твой новехонький красный сюртук с росписью из золотых нитей от кутюрье, который мы с миссис Миллер подарили тебе по случаю этого бала? Что с твоей осанкой, сын? Ты опять пренебрег моими наставлениями и правилами этикета, не надев корсет? – он держался ровно, строго, но не смог сдержаться от разочарованного выдоха. – Мистер Миллер, вы же знаете, что неприемлемо ходить в одном и том же сюртуке больше трех раз. Что о вас подумают люди?
Постоянный гнет, ухудшение и без того не особо положительного состояния молодого графа… Макс привык, что из уст отца в его сторону не послышится похвала до тех пор, пока общественные устои и отрешенность людей не возьмет верх над вольнодумством писателя. Но! Джонатан не сдастся, ведь будущее именно за такими людьми, как он! Долой все эти рамки консервативных отцов! Долой глупые устои и плохое отношение к науке! Долой нормы одеяния, за которые тебя могут исключить даже из семейной книги! Джонатан-младший тяжело выдохнул и, взяв одной рукой сумку с рукописями, посмотрел на покровителя.