Встретимся в морге (Испытание злом)
Шрифт:
— Хорошо.
— Ничего хорошего. Всю свою жизнь я старалась быть благопристойной. И надеялась, что заслужила право на доверие. Когда вчера я узнала, что Эйбель не доверял мне, он стал мне безразличен. Я перестала о нем заботиться. И сейчас не испытываю к нему никакой жалости.
— Прошу прощения, — проговорил я. — Похоже, я был чересчур подозрителен. Это профессиональное заболевание всех полицейских.
— Мне тоже очень жаль, — сказала она, так и не посмотрев в мою сторону.
Послышался мальчишеский голосок:
— Мамочка! Спор закончен? Теперь мне можно к вам?
— Иди
Глава 25
Я вернулся в свою квартиру, в дом без лифта. Вывернув карманы брюк, я увидел, что забыл отдать ключи от домика в пустыне и от «линкольна». Что самое странное, — идея подержать их у себя мне весьма импонировала. Я лег спать.
Проснувшись, увидел, что в окне пылает закат, нарезанный на полосы планками жалюзи. Мне снились сны. Я не мог вспомнить о чем именно, но в сознании отпечатался некий рисунок — будто в конце коридора все настойчивей орал звонок, а сам коридор протянулся в пространстве-времени. И по этому, наполненному гулким эхом пространству бежал, держа на руках мальчика, какой-то человек.
Мысли и ощущения вихрем пронеслись в голове. Вновь прозвенел звонок. И только тогда я сообразил, что это телефон.
— Кросс слушает.
— Форест. Мы разузнали все, что касается Лемпа. Мисс Девон решила, что это вас заинтересует.
— Уже заинтересовало.
— Голос у вас какой-то сонный...
— Только что проснулся. Но воспринимать вас в состоянии.
— Лемп начал свою деятельность под именем Джорджа Лемпке. Отец его был немецким иммигрантом, работал литейщиком в Питтсбурге. Сын получил стипендию и стал учиться на юриста. В первую мировую ему было присвоено звание капитана второго ранга. После войны Лемпке начал практиковать в Чикаго, и некоторое время дела у него шли вполне сносно. Затем его накрыли на подкупе свидетеля и даче ложных показаний в деле об убийстве. Он пару лет отбыл в Джолиете, и, разумеется, ассоциация адвокатов штата исключила барристера из корпорации. После этого его поместили в психушку...
— Исключенный адвокат? — переспросил я. — В психушку?
— Именно так. Но в самое короткое время он выкарабкался оттуда. И всплыл уже в Сан-Франциско под именем Артура Лемпа.
Я потерял нить рассказа и уже не слушал Фореста. Сон вновь застопорил мое сознание. Бегущий человек теперь походил и на меня, и на Лемпа одновременно, а лицо мальчика вдруг стало лицом мужчины, и я узнал в нем Сайфеля.
— Вы что-нибудь выяснили о его родственниках?
— Нет. Родители умерли. В свое время он был женат, но жена быстренько с ним рассталась.
— Понятно.
— А между прочим, с вами уже связывался окружной прокурор?
— С какой стати?
— Завтра утром он созывает большое жюри. Я ему вставил фитилек в одно место — пусть подсуетится. Вы посеяны в списке свидетелей под номером один.
— Ну, хорошо. Спасибо и до свидания.
Я принял душ и нацепил одежду. Руки тряслись совершенно по-идиотски. Мне так и не удалось застегнуть последнюю пуговицу на воротничке.
И конечно, эту небрежность и некоторую небритость миссис Сайфель отметила прямо с порога. Она вышла к дверям пригородного дома в стиле «ранчо», одетая в безупречное темное шелковое платье, затянутое в поясе настолько туго, что, казалось, талия вот-вот переломится. Ее черные глаза обшарили меня с ног до головы. Тепла в них я не приметил.
— Мы знакомы, не так ли?
— Встречались. Вчера. Я — Ховард Кросс, окружной офицер по делам условно осужденных.
— Флорабель Сайфель. Если вы приехали к Лоренсу, должна вас огорчить. Его нет. Благодаря вам я теперь не знаю: ждать его к обеду или нет.
— Благодаря мне?
— Или вашей секретарше, как угодно. Весьма кстати, что вы пожаловали. Я бы хотела с вами поговорить. Мне кажется, вся эта ерундистика, я имею в виду отношения моего сына с вашей секретаршей, зашла слишком далеко.
— Мисс Девон мой ассистент, а их отношения вовсе не ерундистика. Но я приехал вовсе не за этим.
— Это сейчас самое важное. Все-таки вы официальное лицо и должны чувствовать некоторую ответственность. Думаю, вашим работникам следует дать некоторое представление о классовых различиях. Я имею в обществе достаточный удельный вес, и когда вижу, что моего сына соблазняет девица из низов...
— Я пришел сюда не за тем, чтобы обсуждать проблемы евгеники...
— Тогда зачем вы пришли? — Она откинула головку с зализанными волосами и враждебно уставилась на меня. Взгляд ее темных суровых глаз был непроницаем. Прошло, видимо, немало лет с того дня, когда она в последний раз смотрелась в зеркало. Ее самоуверенность была воистину параноидальной.
— Я хотел поговорить о вашем муже, миссис Сайфель. Миссис Лемпке.
Перемена в лице была мгновенной и ужасающей. Рот с белыми зубами распахнулся в безмолвном крике боли. Глаза сузились и стали походить на полыхающие бойницы. Плоть ее съежилась. Женщина медленно произнесла низким сиплым голосом:
— Уходите. Вы собираетесь пытать...
— Ничего подобного. Мне нужна правда. И будет такая возможность — не скажу никому ни слова.
— Я покончу с собой. Я не вынесу позора.
— Неужели?
— Не вынесу, — повторила она. — Я столько лет создавала условия для себя и Лоренса. Поэтому не смогу жить, видя, как все рушится.
— Условия заключения. Я имею в виду вашего сына...
— Что вы хотите этим сказать?
— Ничего.
Она двинулась вперед, удерживая тело в вертикальном положении, и схватилась за дверную ручку. Последний луч отразился на ее лице как отсвет далекого костра.
— Видимо, вы напрашиваетесь на приглашение, — сказала женщина.
— В доме нам будет удобнее разговаривать.
— Что ж, входите.
Изнутри дом сиял какой-то неестественной красотой. Женщина провела меня в застекленную гостиную, смотрящую на почти бесцветный, в лучах заходящего солнца, садик. Белый ковер на полу смотрелся так, будто на него ни разу не ступала нога человека. Матиссовская одалиска разлеглась в костяной рамочке над белым шезлонгом. Поза миссис Сайфель, уж не знаю сознательно или бессознательно, но оказалась точной копией позы, которую приняла одалиска. И это придало всей сцене налет ирреальности.