Встретимся в Силуране!
Шрифт:
— Предательство — это ужасно… это я о Тореоле, — отозвался он с самым горестным вздохом, какой только смог из себя выжать. — Дракона хранит от измены подданных могущественный талисман, а нам, силуранцам, приходится полагаться на милость Безымянных!
— Пусть эта милость всегда пребудет над твоим государем, — доброжелательно кивнул король. — Прошу Вепря ко мне в шатер — разделить вечернюю трапезу… Пойдем, Нурайна.
— Да простит меня государь, — негромко отказалась женщина, — я устала и хотела бы лечь спать. Завтра рано вставать — еще до полудня мы будем в Джангаше.
Нурайна откинулась на подушки, закрыла глаза и рассеянно позволила
Заколыхался полог шатра, послышался смущенный голос:
— Позволит ли ясная госпожа войти?
— Заходи! — откликнулась Нурайна, не поднимая век.
Вошел молодой воин, охранявший шатер. Склонился над госпожой, что-то шепнул. Старуха недовольно поморщилась, еще секреты разводит, сопляк! Будто не знает, что у королевской сестры болтливая рабыня и дня бы не задержалась!
Нурайна открыла глаза, выпрямилась:
— Вот как? Интересно… Проведи его сюда так, чтобы никто не заметил… А вы обе — брысь!
Старуха сдержала возмущенный возглас — вот и изволь в таких условиях заботиться о чужой красоте! — и оскорбленно удалилась. Молоденькая помощница последовала за ней, на ходу успев перемигнуться с воином.
Вместо них в шатре появился широкоплечий, коренастый, начинающий седеть человек. Опустился на колено перед сестрой короля:
— Не знаю, сможет ли госпожа вспомнить меня…
— Почему же, помню. Ты — капитан «Зимородка», верно? А лет пять назад, в Грайане… — Нурайна запнулась, потому что имя силуранца не приходило ей на ум, хотя все остальное, связанное с ним, она помнила.
— Так, госпожа. Если бы не твоя доброта, меня казнили бы за преступление, которого я не совершал. Вся моя семья молит Безликих…
— Ну, будет, будет! Если я помогла доказать твою невиновность — значит, на то была воля Безымянных… Ты пришел, чтобы поблагодарить меня?
— Не только, госпожа… — Капитан говорил медленно, стараясь, чтобы речь была гладкой и правильной. — Происходят странные вещи… и я хочу рассказать тебе о них. Я не предатель. Я не произнес бы ни слова, если б думал, что это пойдет во вред моей стране. Но я вожу корабль по Тагизарне и каждый день молю богов о мире… о торговле между Силураном и Грайаном. И если что-то помешает переговорам… Да еще без ведома моего государя…
— Вот как? — Глаза женщины стали недоверчивыми и холодными. — А почему ты решил рассказать об этих «странных вещах» именно мне? Кто я такая? Всего-навсего незаконная сестра короля! А при Джангиларе столько придворных…
Капитан ухмыльнулся:
— Моя госпожа — скромная женщина… Но я кое-что слышал о том, что она значит при дворе. Опять-таки и про щедрость ее наслышан…
— Ладно, об этом потом… Что у тебя за «странные вещи»?
Капитан замолчал, а затем заговорил совсем иначе — не подбирая учтивые слова, а как само на язык ложится:
— Когда снаряжались к выходу из Джангаша… я гляжу: еж водяной, в левый борт с наружной стороны вбито железное кольцо! Не в самый планшир, пониже… если перегнуться через борт, можно достать рукой. А от кольца вниз, в воду, цепь убегает — не очень толстая, но, похоже, прочная. Ну, думаю, еж водяной! На моем-то «Зимородке», где я каждую щепку отколовшуюся знаю, вдруг такие игрушки непонятные! Кликнул боцмана, пообещал ему ноги выдернуть. Он затрясся, понес какой-то бред: мол, велено было приколотить, а шуметь как раз не велено… Я ору, еж водяной, требую объяснений… вот только не думал, что мне их будет давать Нуренаджи Черный Эфес. Лично, еж водяной! Было мне сказано, что принц может оказать честь и другому кораблю, а на палубе моего «Зимородка» для меня погребальный костер сложат, если вякать не перестану… Ну, еж водяной, заткнулся я, а сам думаю: что-то не так! Мы ж в порту стояли, принцу вроде нечего было бояться… а он боялся, светлая госпожа, чтоб мне на Пенных Клыках днище просадить! В глаза я ему, еж водяной, не смотрел, но голос-то слышал… Думаешь, ясная госпожа, я рехнулся? Или вру? Или ерунду тебе зачем-то рассказываю?
Нет, Нурайна так не думала. Она сидела на подушках очень прямо, в напряженной позе, до кончиков пальцев полная недоброго предчувствия.
— Вот я и прикинул: еж водяной, да кого ж наследнику престола бояться? Только одного человека на свете… Пот меня прошиб, но думаю: ладно, мое какое дело… А при Вепре крутится какой-то наррабанец, мелкий да тощий, по-людски совсем не говорит, только «гыр-гыр-гыр» по-наррабански. На знать мордой и одежкой не тянет, от слуг в стороне держится. Еще до отплытия на борт перебрался. Принц сказал мне, что наррабанец по слабому здоровью ни в каюте, ни в трюме спать не может, надо ему тюфяк на палубе положить. Еж водяной, разве ж я спорю? Так эта морда смуглая кладет свой тюфяк у левого борта, аккурат там, где колечко вбито, и ни днем ни ночью с места не сходит, даже еду ему на палубу таскают…
— Дальше! — приказала Нурайна, когда капитан замялся.
— Все доскажу, светлая госпожа… а только боязно мне. Чем бы страх разогнать?
— Понимаю, — усмехнулась Нурайна и потянулась к небольшой перламутровой шкатулке. — Вот, держи…
Капитан с уважением взглянул на две золотые монеты на своей ладони.
— Госпожа щедра… Отчалили мы. Проходим Серую стремнину. Я на всякий случай сам к штурвалу встал. А сзади — голоса. По-наррабански говорят — Вепрь и этот… щуплый… Принц спрашивает: разве, мол, не понадобится какая-нибудь вешица с запахом? Щуплый отвечает: это ж не собака! Мне, говорит, главное — на человека взглянуть. Ночью, говорит, представлю себе этого человека, а она у меня в мыслях все прочитает. А принц ему: как на берег сойдем, держись возле меня да смотри в оба… Тут меня заметили и вроде как встревожились, а потом Вепрь со мной по-наррабански заговорил. Я дурачком прикинулся, а сам думаю: еж водяной, что ж они такого этой ночью затевают?
— Хотят чем-то порадовать Серую Старуху… — не собеседнику, а себе самой негромко сказала женщина.
Огни факелов отражались в черных струях, вытягивались лентами, извивались змеями, рвались прочь от корабля — и умирали во тьме.
Часовой-силуранец, стоявший у трапа «Зимородка», тоскливо глядел на берег, во мрак, кое-где разорванный тлеющими кострищами. Еле различимые пятна палаток казались затаившимся вражеским войском.
Воин вспоминал об оставленной дома жене — мягкие серые глаза, тихий голос, сложенные на большом животе руки… К его возвращению родится их первенец. Но мать не сможет положить малыша в Горную Колыбель, чтоб рос сильным и не знал болезней… Издревле грайанцы славятся крепостью и здоровьем. Что теперь станется с народом богатырей?