Вступление в должность
Шрифт:
— Куда ты хочешь? — спросила племянника Дарья Игнатьевна.
— Да ну… почем я знаю? — пожал плечами большеухий Коля.
— Пристраивай куда полегчей, — решила за него Дарья Игнатьевна. — Куда выйдет, туда и пристраивай. Ему образование надо, а не факультеты.
— Конечно, конечно!.. Я поговорю с деканами, — охотно обещала Ира, нисколько не сомневаясь в успехе данного мероприятия. Ведь действительно она всех знает! Что ей стоит попросить «ми в кубе», или Кулемина, или… В конце концов, можно даже к самому ректору сходить…
— Вот и ладно, вот и ладно. А за мной не пропадет, — улыбалась
— Ну что вы!.. Даже не думайте об этом!..
— Да будет тебе стесняться. Эх вы, интеллигенция! Что ты, что Алька моя. Аж трусилась, так в тот институт хотела. А толк какой? Побегала год учительшей — одну головную боль нажила. Теперь хоть дома сидит, так есть кому за Машкой приглядеть.
Племянник Коля не отходил от них — внимательно слушал Дарью Игнатьевну.
И снова все сидели за длиннейшим столом, пили чай. Теперь стол был заставлен кексами, пирожными, вареньем, конфетами, а в центре стола возвышалась башня из чистого шоколада, килограммов на пять, наполненная внутри ромом. Оказалось, что автор сей уникальной башни — Матвей Зиновьевич. Работал он начальником кондитерского цеха в том же ресторане «Фиалка», где завскладом Дарья Игнатьевна. И еще оказалось, что Матвей Зиновьевич и Дарья Игнатьевна уже лет двадцать трудятся плечом к плечу и что они большие приятели. В честь Матвея Зиновьевича тоже были аплодисменты. После чего башню стали кромсать ножом, откалывая от нее бесформенные черные куски. Рты у всех были черными, а чернее всех — у именинницы Машеньки, которая уже проснулась и вновь сидела на коленях у захмелевшего папы.
— Мама, поедем домой, — то и дело повторяла Света.
А Ира то и дело отвечала:
— Не выдумывай, еще рано.
Домой они возвращались в такси. Матвей Зиновьевич еще с утра заказал на шесть вечера такси, и машина точно в назначенный час подошла к дому. Матвей Зиновьевич предложил Ире ехать вместе. Обнаружив, что ее пустая хозяйственная сумка, в которой привезли заводную куклу, заметно потяжелела, Ира запротестовала.
— Чего ты, чего ты! У тебя мужик болеет. Выпишут из больницы коньячком дома полечится, — ответила Дарья Игнатьевна и сама понесла сумку к машине.
Матвей Зиновьевич открыл заднюю дверцу, пропуская Иру в машину, и сел рядом. Света устроилась возле шофера. Дорогой Матвей Зиновьевич пытался взять Иру за руку, она отнимала руку, потом отодвинулась от него в самый угол и отвернулась к окну. Она все еще была хмельна, в голове шумело, и улица, видевшаяся из окна, покачивалась у нее перед глазами вместе с домами и деревьями. Однако это нисколько не мешало ей понимать намерения Матвея Зиновьевича.
— Так мы можем с вами встретиться? Да или нет? — шепнул он, когда такси остановилось возле Ириного дома и он выбрался из него, позволяя выйти ей.
— До свидания, до свидания, спасибо, что подвезли! — громко сказала Ира, сделав вид, что не расслышала его шепотка.
Света тоже вышла из машины и находилась рядом.
— Айн момент, я вам запишу свой рабочий телефон, — улыбался Ире Матвей Зиновьевич. — На тот приятный случай, если вам захочется мне позвонить. Все может быть, и вдруг вам захочется позвонить. — Он полез в карман за записной книжкой.
— Ах, не надо, не надо! Я спрошу у Дарьи Игнатьевны, —
Во дворе, возле подъездов, где кучились кусты давно отцветшей сирени, по обыкновению сидели на лавочках женщины, дышали, так сказать, свежим воздухом в воскресный, еще не угасший вечер. Возле их подъезда тоже сидели женщины.
— Добрый вечер! — шумно и весело поздоровалась с ними Ира, не приглядываясь, кто сидит. — Сегодня такой вечер! Просто очарование!..
Увидев, что Ира пьяненькая, соседки пустились строить догадки: с чего бы это ей предаваться веселью в то время, как муж лежит в больнице? И тут же стали перемывать косточки другим жильцам, припоминая, кто из них пьет, сколько пьет и даже что пьет: водку ли, сухое вино или довольствуется рублевыми «чернилами», и какая у кого семейная жизнь, и какие у кого бывают ссоры, и какие у кого дети. (О эти милые женщины, постоянно сидящие на лавочках у подъездов! Ничто не укроется от их пытливого ока и чуткого слуха!) Но Ира, конечно, не слышала этих пересудов, так как, шумно поприветствовав соседок, тотчас же скрылась в своем подъезде.
— А вот мы и дома! Слава богу! — воскликнула она, входя к себе домой. Поставила у дверей сумку, посмотрела на себя в висевшее на стене зеркало и отчего-то захохотала.
— Мам, ты поспи. Ты совсем пьяная.
— Что ты говоришь! Не может быть!.. Светик, ты умница, — снова засмеялась Ира. — Конечно, я посплю!.. Я посплю, а ты разгрузи в холодильник сумку… Вот эту самую сумочку, — безотчетно повторяла она. — Ну а как тебе понравилось у Зайцевых?
— Все они противные. — сказала Света.
— Света, Света… Ай-яй-яй, как нехорошо!.. Была в гостях, ела, пила — и противные! Ай, как неприлично!..
— Как раз я ничего не ела и не пила.
— Фу, Света — надулась! У тебя сейчас щеки лопнут. Ну-ка, ну-ка, дай я потрогаю твои щеки… Щечки мои милые…
— Мам, перестань. Лучше поспи.
— Ну, хорошо, хорошо… Я буду спать. Но ты у меня — папа номер два, — снова засмеялась Ира и, покачиваясь, ушла в спальню.
Проснулась она в одиннадцатом часу вечера с головной болью. Ей казалось, что она совсем не спала, будто пыталась уснуть, но мешала головная боль. Ее мучила жажда.
Внутри все горело, хотелось попить чего-то холодного и кисленького.
Босая, в одной комбинашке, она вышла из спальни. В другой комнате, так называемой столовой, Света смотрела телевизор — старенький «Темп-6».
— Почему ты не спишь? — Тон у Иры сразу стал «воспитательный».
— Я Магомаева слушаю. Сейчас он снова выйдет, уже третий раз вызывают. А нам папа звонил. Я сказала, что ты спишь.
— Да? И что он говорил?
— Спрашивал, где мы были. Он днем звонил.
— И что ты сказала?
— Что ездили к Зайцевым.
— Как?.. Зачем ты это сделала?
— А что ты хочешь, чтоб я ему врала?
— Дура! Сейчас же ложись спать! Никаких Магомаевых! — Ира выключила телевизор. — Стели постель.
— Ну и пожалуйста, — передернула плечами Света, поднимаясь из кресла.
И стала раздвигать кресло. Она спала в этой же комнате, столовой, на этом самом раздвижном кресле.