Вся правда о Муллинерах (сборник)
Шрифт:
Его раздумья нарушил голос:
— Как! Мистер Муллинер?
Уильям обернулся и, подобно всем Муллинерам, свято соблюдая благопристойность, тотчас нырнул под одеяло. Ибо голос принадлежал Мертл Бенкс. Подумать только — она стояла в его номере!
— Мистер Муллинер!
Уильям осторожно высунул голову. И тут он обнаружил, что приличия вовсе не были нарушены, как ему почудилось: мисс Бенкс стояла не в его номере, а в коридоре. Просто разделявшая их стена исчезла. Ошеломленный, но испытывая глубокое облегчение, он сел на кровати, задрапировавшись одеялом.
— Неужели вы все еще в постели? — ахнула Мертл.
—
— Неужели вы оставались тут с начала и до конца?
— С начала и до конца чего?
— Землетрясения.
— Какого землетрясения?
— Землетрясения, которое произошло ночью.
— А! Этого землетрясения? — небрежно сказал Уильям. — Да, я как будто заметил что-то вроде землетрясения. Помню, я увидел, как рухнул потолок, и сказал себе: «Не удивлюсь, если это землетрясение». Тут обвалились стены, и я сказал: «Да, несомненно, землетрясение». После чего перевернулся на другой бок и уснул.
Мертл Бенкс смотрела на него глазами, которые отчасти напомнили ему две звезды, а отчасти глаза улитки на стебельках.
— Вы, наверное, самый отважный человек в мире.
Уильям коротко усмехнулся.
— Ну что же, — сказал он. — Возможно, я не трачу свою жизнь на то, чтобы с перочинными ножиками гоняться за несчастными акулами, но, мне кажется, я умею сохранять хладнокровие в критические моменты. Мы, Муллинеры, такие. Мы много не говорим, но внутри у нас все тип-топ.
Он стиснул голову в ладонях. Ломота в висках напомнила ему, что с тип-топом внутри он явно переборщил.
— Мой герой! — произнесла Мертл еле слышно.
— А как чувствует себя ваш нареченный в это ясное солнечное утро? — небрежно осведомился Уильям. Упомянуть этого слизняка было пыткой, но он должен был показать ей, что Муллинеры умеют с достоинством глотать самые горькие пилюли.
Мертл брезгливо вздрогнула.
— У меня нет нареченного, — объявила она.
— Но мне казалось, вы упомянули, что вы и Франклин…
— Я больше не помолвлена с мистером Франклином. Вчера вечером, когда началось землетрясение, я взывала к нему о спасении, а он торопливо бросил через плечо «Как-нибудь в другой раз!» и унесся прочь быстрее пули. Я в первый раз видела, чтобы человек мчался с такой стремительностью. И утром я разорвала нашу помолвку. — Она презрительно засмеялась. — Акулы и перочинные ножики! Ни за что не поверю, будто он убил хотя бы одну за свою жалкую жизнь!
— А если бы и убил, — сказал Уильям, — что с того? Я вот о чем: часто ли в семейной жизни возникает необходимость убивать акул перочинными ножиками? Хороший муж не нуждается в этом даровании, потребном только искателям приключений. Да это всего лишь салонный фокус. Нет, надежный ровный характер, отзывчивая щедрая натура и любящее сердце — вот что отличает хорошего мужа.
— Как это верно! — мечтательно вздохнула она.
— Мертл, — сказал Уильям, — я могу быть таким мужем. Надежный ровный характер, отзывчивая щедрая натура и любящее сердце, которые я только что упомянул, ждут вас. Примете ли вы их?
— Да, — сказала Мертл Бенкс.
Такова (заключил мистер Муллинер) история любовного романа моего дяди Уильяма. И, выслушав ее, вы без труда поймете, почему его старший сын, мой кузен Дж. С.Ф.З. Муллинер, получил такое имя.
— Дж. С.Ф.З.? — спросил я.
— Джон Сан-Францисское Землетрясение Муллинер, — объяснил мой друг.
— Никакого сан-францисского землетрясения не было, — сказал калифорниец. — Был только пожар.
Коттедж «Жимолость»
— Как вы относитесь к духам? — внезапно осведомился мистер Муллинер.
Я обдумал этот вопрос со всех сторон, поскольку он отчасти поставил меня в тупик: ничто в нашей беседе, казалось, не подводило к такой теме.
— Ну-у, — сказал я. — На вкус они мне не очень, если вы об этом. В детстве я попробовал парочку с молоком…
— Не к мухам, а к духам.
— А! Как я отношусь к духам? То есть верю ли я в них?
— Вот именно.
— Ну пожалуй, да. И нет.
— Разрешите, я сформулирую это несколько иначе, — терпеливо сказал мистер Муллинер. — Верите ли вы в дома с привидениями, в заклятые дома? Верите ли вы, что то или иное место может оказаться во власти зловещей силы, которая подчиняет своим чарам всех, кто оказывается в радиусе ее действия?
Я заколебался.
— Ну пожалуй, нет. И да.
Мистер Муллинер испустил легкий вздох. Казалось, он спрашивал себя, всегда ли я столь категоричен в своих мнениях.
— Разумеется, — продолжал я, — мы все про них читали. «Поворот винта» Генри Джеймса, например…
— Я говорил не о беллетристике.
— А! В реальной жизни… Ну, так мне довелось познакомиться с человеком, который знавал человека, который…
— Мой дальний родственник, Джеймс Родмен, прожил несколько недель в заклятом доме, — сказал мистер Муллинер, в упрек которому можно было бы поставить лишь то, что иногда он оказывался не слишком внимательным слушателем. — Дом обошелся ему в пять тысяч фунтов. То есть он пожертвовал пятью тысячами фунтов, не оставшись там дольше. Вам когда-нибудь доводилось слышать про Лейлу Дж. Розоуэй? — спросил он, как мне показалось, вдруг сбившись с темы.
Естественно, мне приходилось слышать про Лейлу Дж. Розоуэй. Кончина, случившаяся несколько лет назад, пригасила ее известность, но одно время невозможно было пройти мимо книжного магазина или станционного киоска, чтобы не увидеть длинный ряд ее романов. Сам я, сказать правду, ни одного не читал, но знал, что в жанре сладкослезливой сентиментальности компетентные судьи безоговорочно признавали ее звездой первой величины. Критики обычно писали отзывы о ее романах под заголовком:
«ЕЩЕ РОЗОУЭЙ»
или более оскорбительно:
«ЕЩЕ РОЗОУЭЙ!!!»
А однажды, рецензируя, если не ошибаюсь, «Всевластную любовь», литературный обозреватель «Библиомана» спрессовал свой отзыв в одну фразу: «О Господи!»
— Разумеется, — сказал я. — Но при чем тут она?
— Она приходилась теткой Джеймсу Родмену.
— Ну и?
— И когда она умерла, Джеймс узнал, что тетка завещала ему пять тысяч фунтов, а также загородный дом, в котором она провела последние двадцать лет своей жизни.
— Очень недурное наследство.
— Двадцать лет, — повторил мистер Муллинер. — Запомните этот факт, ибо он играет решающую роль в том, что воспоследовало. Учтите, двадцать лет, а мисс Розоуэй выдавала по два романа и двенадцать рассказов в год, как часы, не считая ежемесячной странички «Советов юным девушкам» в одном из журналов. Иными словами, сорок ее романов и не менее двухсот сорока рассказов были написаны под крышей коттеджа «Жимолость».