Вся правда о Муллинерах (сборник)
Шрифт:
— Да благословит вас Бог, сэр! Да благословит вас Бог, — прорыдал Мургатройд. — А где я мог бы его приобрести?
— В любой аптеке.
— Он меня прихватывает главным образом пониже спины, сэр.
— Больше ему вас прихватить не удастся, — сказал Уилфред.
Остается добавить совсем немного. Теперь Мургатройд — самый гибкий дворецкий во всем Йоркшире. Сэр Джаспер весит чуть меньше двухсот десяти фунтов и подумывает о том, чтобы вновь скакать за лисицей. Уилфред и Анджела — супруги, и, как меня поставили в известность, никогда еще свадебные колокола старинной церкви в деревушке ффинч не звонили
На этом мистер Муллинер, допив свое горячее виски, пожелал нам всего наилучшего и удалился.
С его уходом воцарилась тишина. Общество, казалось, погрузилось в глубокие размышления. Затем кто-то поднялся на ноги.
— Ну, что же, спокойной ночи всем, — сказал он.
И это словно бы подвело итог вечеру.
Мистер Муллинер рассказывает
Амброз выходит из игры
— Ну и ладненько, — сказал Алджи Круфтс. — Тогда я поеду один.
— Ну и ладненько, — сказал Амброз Уиффин. — Поезжай один.
— Ну и ладненько, — сказал Алджи Круфтс. — И поеду.
— Ну и ладненько, — сказал Амброз Уиффин. — И поезжай.
— Ну и ладненько в таком случае, — сказал Алджи Круфтс.
— Ну и ладненько, — сказал Амброз Уиффин.
— Ну и ладненько, — сказал Алджи Круфтс.
Пожалуй, нет ничего печальнее (сказал мистер Муллинер), чем разлад между друзьями детства. Однако добросовестный рассказчик обязан сообщать обо всем.
Кроме того, долг такого рассказчика — хранить строгую беспристрастность. Тем не менее в данном случае просто невозможно не принять чьей-то стороны.
Достаточно ознакомиться с фактами, и станет ясно, что Алджи Круфтс имел полное право даже на еще более суровый тон. Было то время года, когда у всех молодых людей правильного образа мыслей возникает потребность отправиться в Монте-Карло, и по плану они с Амброзом должны были сесть на поезд, доставляющий пассажиров прямо к пароходу, утром шестнадцатого февраля. Все приготовления были завершены — билеты куплены, чемоданы упакованы, «Сто систем выигрыша в рулетку» основательно проштудированы от корки до корки, — и нате вам! Днем четырнадцатого февраля Амброз хладнокровно заявляет, что намерен пробыть в Лондоне еще две недели.
Алджи Круфтс впился в него взглядом. Амброз Уиффин всегда одевался элегантно, однако на этот раз его облик обрел зловещий блеск, который мог означать только одно. Об этом кричала белая гвоздика в его петлице, об этом визжали складки на его брюках, и Алджи мгновенно все понял.
— Ты приударяешь за какой-то мерзкой юбкой! — сказал он.
Амброз Уиффин покраснел и пригладил свой цилиндр против ворса.
— И я знаю за какой! За Робертой Уикхем.
Амброз снова покраснел и снова пригладил свой цилиндр, но на этот раз в положенном направлении, восстанавливая статус-кво.
—
— Знаю. И если помнишь, сразу же отвел тебя в сторонку и предупредил, чтобы ты держал ухо востро.
— Если ты имеешь что-то против мисс Уикхем…
— Я против нее ничего не имею. Я знавал Бобби Уикхем, еще когда она была младенцем, и у меня на нее, так сказать, выработался иммунитет. Но можешь мне поверить, всякий другой, кто входит в соприкосновение с Бобби Уикхем, рано или поздно по самый кадык вляпывается в какую-нибудь жуткую историю. Она подводит их и походя отшвыривает, так что слышится только глухой зловещий стук. Посмотри хоть на Роланда Эттуотера. Он поехал погостить в их загородном доме и прихватил с собой змею…
— Зачем?
— Не знаю. Просто при нем была змея, и Бобби засунула ее кому-то под одеяло и предоставила всем думать, будто это сделал Эттуотер. Ему пришлось уехать на молочном поезде в три утра.
— А зачем было Эттуотеру таскать с собой змей в загородные дома? — брезгливо сказал Амброз. — Легко понять, каким соблазном для девушки с характером…
— А еще Дадли Финч. Она пригласила его туда и забыла предупредить свою мать о его приезде, а в результате его сочли грабителем, и дворецкий влепил ему пулю в ногу, когда он торопился успеть на молочный поезд.
Юная розовая физиономия Амброза Уффина обрела то негодующее благородство, какое могло появиться на лице Ланселота, услышь он сплетни о королеве Гиньевре.
— Мне все равно, — сказал он мужественно. — Она — самая чудесная девушка в мире, и в субботу я веду ее на собачью выставку.
— Что? А как же Монте-Карло?
— Придется отложить. Ненадолго. Она прогостит в Лондоне у какой-то своей тетки еще пару недель. А тогда я смогу поехать.
— Ты что же, хочешь сказать, что у тебя хватает наглости думать, что я буду болтаться тут еще две недели, ожидая, когда ты соберешься ехать?
— Не вижу, почему бы и нет.
— Ах, не видишь! Только я и не подумаю!
— Ну и ладненько. Делай, как знаешь.
— Ну и ладненько. Тогда я поеду один.
— Ну и ладненько. Поезжай один.
— Ну и ладненько. И поеду.
— Ну и ладненько. И поезжай.
— Ну и ладненько в таком случае.
— Ну и ладненько, — сказал Амброз Уиффин.
— Ну и ладненько, — сказал Алджи Круфтс.
Практически в те же минуты, когда эта удручающая сцена развертывалась в клубе «Трутни», Роберта Уикхем в гостиной дома ее тети Марсии на Итон-сквер пыталась урезонить свою мать, все больше и больше убеждаясь в непосильности такой задачи. Леди Уикхем заведомо не поддавалась никаким резонам. Она была женщиной, не меняющей своих решений.
— Но, мама!
Леди Уикхем выдвинула волевой подбородок вперед еще на дюйм:
— Спорить бесполезно, Роберта…
— Но, мама! Ну сколько мне повторять! Сейчас позвонила Джейн Фолконер, чтобы я помогла ей выбрать подушки для ее новой квартиры.
— А сколько раз мне повторять, что обещание — это обещание. Утром после завтрака ты добровольно вызвалась сводить в кино своего кузена Уилфреда и его маленького друга Эсмонда Бейтса, и ты не можешь обмануть их надежды.
— Но если Джейн предоставить себе, она выберет какую-нибудь муть.