Вся правда о Муллинерах (сборник)
Шрифт:
Впрочем, нет. Картонки, собственно говоря, у него под мышкой не было, потому что он забыл ее в поезде. А в остальном он провернул это дело без сучка и без задоринки.
Трезвый здравый смысл отличает всех Муллинеров, включая и менее умственно одаренных членов семьи. Мервин мгновенно понял, что не добьется ничего особенно полезного, если позвонит в дверь и бросится в гостиную любимой девушки, крича: «Посмотри-ка, что я тебе привез!»
Но с другой стороны, что делать? Он чувствовал, что водоворот событий ему слегка не по плечу.
Однажды, сообщил он мне, его втянули в любительский спектакль на роль дворецкого. Роль его состояла из следующих реплик и действий:
Входит Джоркинс, неся на подносе телеграмму.
ДЖОРКИНС. Телеграмма,
Джоркинс уходит.
На премьере он с полным самообладанием вышел на сцену и, сказав: «Телеграмма, миледи», подал пустой поднос героине, которая твердо знала, что при виде телеграммы прижмет руку к сердцу, воскликнет: «Боже мой!», вскроет телеграмму, сомнет ее в нервных пальцах, а затем упадет в обморок, и потому очень изумилась, если не сказать — взволновалась.
И вот теперь Мервин ощутил то же, что ощутил тогда.
Тем не менее ему все-таки достало здравого смысла, чтобы найти выход. Раза два пройдясь взад и вперед по южной стороне Итон-сквер, он пришел — и, признаюсь, весьма находчиво — к выводу, что при таких катастрофических обстоятельствах помочь ему может только Уффи Проссер.
Примерно набросанный план действий, казалось, не мог дать осечки. Он пойдет к Уффи, которого, как я вам уже говорил, многие и многие годы приберегал на черный день, и одним внушительным жестом выдоит его на двадцать фунтов.
Естественно, при этом он потеряет внушительную сумму, так как всегда думал получить с Уффи минимум пятьдесят фунтов, но что поделать!
Оттуда к «Беллами» за клубникой. Его не особенно прельщала перспектива встречи с герцогиней в черном атласе, но, когда призывает любовь, приходится перешагивать и не через такое.
Уффи он застал дома и, не откладывая, принялся действовать согласно повестке дня.
— Привет, Уффи, старина! — сказал он. — Как поживаешь, Уффи, старина? Мне жутко нравится твой галстук. Галстук что надо. Ничего элегантнее не видел годы, и годы, и годы, и годы. Если бы я мог приобретать такие галстуки! Ну да, разумеется, у меня нет твоего изумительного вкуса. Что я всегда говорю про тебя, Уффи, старина, и всегда буду говорить, так это то, что ты обладаешь потрясающим flair [26] — практически гениальным, когда дело касается выбора галстуков. Конечно, не следует забывать, что на тебе все будет выглядеть великолепно, ведь у тебя такой чеканный, мужественный профиль. На днях я встретил одного человека, а он говорит: «Я и не знал, что Рональд Колман сейчас в Англии». А я сказал: «Его тут нет». А он сказал: «Но я же видел, как ты разговаривал с ним перед „Нализавшимся котенком“». А я сказал: «Это был не Рональд Колман. Это был мой старый друг — лучшего друга невозможно пожелать — это был Уффи Проссер». А он сказал: «Никогда еще не видел более поразительного сходства». А я сказал: «Да, сходство, бесспорно, имеется, только Уффи гораздо красивее». И тут он сказал: «Уффи Проссер? Тот самый Уффи Проссер, чье имя у всех на устах?» А я сказал: «Да, и я горжусь, что могу называть его своим другом. Не думаю, — сказал я, — что в Лондоне так гоняются за кем-нибудь еще. Герцогини соперничают из-за него, а если уж ты приглашаешь на обед принцессу, то необходимо прибавить: „Чтобы познакомиться с Уффи Проссером“, не то она откажется. А вдобавок к тому, что он самый красивый и безупречно одетый мужчина в Лондоне, — объяснил я, — он еще славится блистательным остроумием и тонким — но всегда доброжелательным — умением срезать противника в споре. И несмотря на все это, он остается простым, скромным и искренним». Ты не одолжишь мне двадцать фунтов, Уффи, старина?
26
Чутье (фр.).
— Нет, — сказал Уффи Проссер.
Мервин побледнел.
— Что ты сказал?
— Я сказал «нет».
— Нет?
— Нет, черт подери! — твердо сказал Уффи.
Мервин ухватился за край каминной полки.
— Но, Уффи, старина, мне нужны деньги, нужны безотлагательно.
— А мне-то что?
Мервину представилось, что остается только одна надежда: поведать Уффи все. Откашлявшись, он начал с самого начала. Пламенными словами он живописал свою великую любовь и довел рассказ до той минуты, когда девушка сделала заказ на поставку клубники.
— Она, видимо, чокнутая, — сказал Уффи Проссер.
Мервин возразил со всем уважением, но твердо.
— Она не чокнутая, — сказал он. — Я с самого начала увидел, что это только доказывает духовность ее натуры. То есть устремление к недостижимому и все такое прочее, если ты понимаешь, о чем я. Однако, говоря проще и ближе к делу, она хочет клубники, и мне необходимо найти достаточно денег, чтобы она эту клубнику получила.
— Кто эта полоумная? — спросил Уффи.
Мервин объяснил и, казалось, произвел впечатление на Уффи.
— Я ее знаю. — Он поразмыслил. — Чертовски хорошенькая.
— Обворожительная, — поправил Мервин. — Какие глаза! Какие волосы!
— Угу.
— Какая фигура.
— Угу, — сказал Уффи, — я всегда ее считал одной из самых хорошеньких девчонок в Лондоне.
— Абсолютно, — сказал Мервин. — Ну так как же, старина? Ты одолжишь мне двадцать фунтов ей на клубнику?
— Нет, — сказал Уффи.
И сдвинуть его с этой позиции оказалось невозможным. Наконец Мервин сдался.
— Ну ладно, — сказал он. — Ладно. Не одолжишь, так не одолжишь. Но, Александер Проссер, — продолжал Мервин с гордым достоинством, — позволь мне сказать тебе кое-что. Я бы и ради спасения жизни не нацепил на себя омерзительную тряпку, которую ты носишь вместо галстука. Мне не нравится твой профиль. Волосы у тебя на макушке редеют. И я слышал, как парочка герцогинь на днях говорила, насколько жизнь в Лондоне омрачается тем, что невозможно устроить даже простенький званый завтрак без того, чтобы этот жуткий Проссер (я цитирую ее дословно) не вылез из своей щели и не втерся между гостями. Проссер, желаю тебе самого приятного дня!
Доблестные слова, бесспорно, но ведь, если взглянуть на дело прозаически, нельзя сказать, чтобы они ему так уж помогли. Когда первое упоение речью, в которой он высказал Уффи все, что думал о нем, поугасло, Мервин понял, что его тяжкое положение стало только еще более тяжким. Где мог он обрести помощь и утешение? Конечно, друзья у него есть. Однако лучшие из них в лучшем случае могли предложить рюмку-другую того или иного горячительного напитка или — изредка — пару фунтов, но какой от этого толк человеку, которому необходима по меньшей мере дюжина клубничин по фунту за штуку?
Невообразимо унылым представлялся мир злополучному сыну моего кузена, и брел он по Пиккадилли в самом мрачном расположении духа. Глядя на шныряющее мимо население столицы, ему, сообщил он мне, вдруг стало ясно, чем вдохновляются все эти большевистские типчики. Они обнаружили — вот как сейчас обнаружил он, — что все беды мира проистекают из сосредоточения наличности в недостойных руках, и поэтому она настоятельно требует справедливого перераспределения.
Там, вдруг осенило его, где замешаны деньги, ни личные достоинства, ни заслуги значения не имеют. Слишком уж часто на деньги накладываются лапы какого-нибудь прохиндея или каких-нибудь прохиндеев, а хороший, вполне заслуживающий золотого дождя человек стоит в стороне и облизывается. От вида всех этих дорогих автомобилей, по ватерлинию нагруженных раскормленными представителями мужского и женского полов в меховых манто и с двойными подбородками, у него, сообщил он мне, возникло желание немедленно купить красный галстук, парочку бомб и устроить социалистическую революцию. Окажись в эту минуту рядом с ним Сталин, Мервин не задумываясь пожал бы ему руку.
Разумеется, молодой человек в подобном настроении может сделать только одно. Мервин помчался в клуб и выпил подряд три мартини.
Лечение оказалось успешным, как всегда. Мало-помалу настроение беспощадного критицизма рассеялось, и на смену ему пришел согревающий душу оптимизм. Пока взбодрители омывали его гортань, Мервин сообразил, что еще не все потеряно. Он постиг, что не учел нежной ангельской жалости, неотъемлемо присущей Женщине.
Взять для примера рыцаря дней былых — вот что он имел в виду. Если бы рыцарь дней былых был послан благородной девицей на жутко рискованные поиски чего-нибудь там и он бы ради нее шел навстречу всяким гибельным опасностям, терпел превратности судьбы, доблестно противостоял драконам в черном атласе, чуть бы не угодил в узилище и еще то, се и это, так неужто благородная девица даст ему от ворот поворот только потому, что — если взглянуть на дело с дотошным педантизмом — он вернулся с пустыми руками?