Вся правда о нас (др. издание)

Фрай Макс

— Да. Но до вчерашнего дня эта история не казалась мне заслуживающей внимания. Где мы, и где Кумон.

— Нумбана поближе будет, да?

— Совершенно верно. А Сияющая улица всего в получасе быстрой ходьбы от моего Явного Входа. Это кое-что меняет.

— У Дигорана Ари Турбона — так зовут трактирщика с разноцветным лицом — наверняка есть такие же проклятые родственники, о которых нам пока ничего не известно… — начал было я, но Шурф меня перебил:

— Как, ты сказал, его зовут?

— Дигоран Ари Турбон, а что?

— Скорее всего, ничего. Просто довольно необычное имя для урдерца. Сколько их хроник за ночь перечитал, а ни одного человека с именем, состоящим из трёх частей, не встретил.

Всегда из двух. Более того, существует определённое правило их образования: одна часть имени берётся у отца, вторая у матери; их можно оставлять неизменными, а можно переделывать, используя только один или несколько слогов и добавляя другие на своё усмотрение. Если имя отца или матери по какой-то причине неизвестно, можно позаимствовать его у любого другого человека, но непременно с его согласия; собственно, добрая половина подделанных документов, которые я упоминал в качестве примеров магических преступлений, связана как раз с тяжбами об именах. Впрочем, пожалуй, это действительно неважно. Наверное, в семействе, с которым ты познакомился, какая-то своя особая традиция. Так часто бывает.

— Наверняка. Тем более, что у них у всех тройные имена. Сестру хозяина зовут Лари Яки Ла, племянницу — Арра Иш Ваду, повара — Кадди Кайна Кур… хотя повар, вроде, им не родственник, просто близкий друг семьи. И, кстати, колдуна, наложившего на них проклятие, тоже как-то так сложносочинённо звали… погоди… вот же три дырки в небе над моей башкой!

— Щелчок Аттаха, — сочувственно напомнил Шурф.

— А, точно. Спасибо.

Щелчок Аттаха — это такой полезный магический приём, позволяющий быстро вспомнить ускользающий фрагмент информации, но только очень короткий — имя, дату, номер дома, название улицы. Прочитанную в юности поэму, или даже полученное год назад деловое письмо с его помощью не воспроизведёшь. Но, положа руку на сердце, имена, адреса и даты гораздо важнее писем и поэм.

Для рассеянного балбеса вроде меня этот простенький, всего-то четырнадцатая ступень Белой магии, фокус — истинное спасение. Вот и сейчас я щелкнул себя по лбу и выпалил:

— Туффалей Фаюм Хаг! А предка-вруна, которого он проклял, звали Шери Авада Лос. Все как на подбор из какого-то другого Урдера. Не того, о котором ты читал.

— Или просто из какой-нибудь его области, удалённой от центра, а потому практически никогда не фигурирующей в хрониках, — предположил Шурф.

— Из Саллари, — сказал я. — Их трактир называется «Свет Саллари» в честь родного городка.

— Значит, скорее всего, я угадал. Саллари упоминается в прочитанных мною текстах всего единожды — как место тех самых судьбоносных переговоров с морем. Больше ничего интересного за последние несколько тысяч лет в Саллари не происходило. Насколько я понял, городок был выбран для переговоров из-за рекордно большого числа прибрежных деревьев, произрастающих в окрестностях…

— А при чём тут деревья?

— О, это и есть самое любопытное. Вероятно, слушая меня, ты не обратил внимания, что договорившийся с морем Сухурах Ррох был вовсе не одним из укротителей штормов, а Глашатаем Воли Старших Деревьев. Неудивительно, я и сам не сразу понял, насколько важен этот факт, и какими удивительными обстоятельствами он обусловлен.

— Какими?

— Похоже, переговоры с морем вели именно деревья. Они просили землю для себя и своего потомства. А человек просто транслировал их волю. Поэтому, собственно, всё получилось. Море не стало бы идти на поводу у человеческих капризов. Но нет такой стихии, которая откажется вступать в переговоры с деревьями — при условии, что те достаточно велики и стары.

— Ну прям — нет! А огонь?

— Повторяю: при условии, что деревья достаточно велики и стары. Могущество всякого дерева напрямую зависит от его возраста. Прожить первую тысячу

лет дереву довольно непросто, тут ему может помочь только удача. Зато потом наступает время его силы. Поэтому в лесах, где растут старые деревья, не бывает пожаров. А если и случится такое несчастье, огонь быстро угаснет, а ущерб от него окажется невелик.

— Ничего себе! Слушай, а как так получилось, что я до сих пор даже краем уха об этом не слышал?

— Список фактов, о которых ты никогда не слышал, практически бесконечен. Причём то же самое можно сказать о любом из нас, включая самых прославленных эрудитов. Поэтому выбранная тобой стратегия представляется мне чрезвычайно разумной: ты получаешь знания по мере того, как они становятся тебе необходимы. Неплохой способ совладать с бесконечностью.

— Если бы не ты, я бы ни за что с нею не совладал, — мрачно сказал я.

— Ну так я всё равно есть, никуда не денусь, а значит и сокрушаться тебе не о чем.

Ну кстати да. Этот факт действительно внушает оптимизм.

— Значит, с морем договорились деревья, — наконец резюмировал я. Просто чтобы не затягивать паузу.

— Да, именно. И тут перед нами внезапно открывается очередная удивительная тема: прибрежные деревья Урдера. Ещё вчера я не знал о них ничего и, признаться, до сих пор нахожусь под впечатлением от своего запоздалого открытия.

— То есть, о больших старых деревьях ты тоже вот только что узнал?

— Нет, о них я уже читал прежде. И даже был знаком с двумя очень старыми деревьями; впрочем, недостаточно близко, поскольку они оказались не слишком заинтересованы в общении с людьми. Ну или только лично со мной; впрочем, сейчас это совершенно неважно. По-настоящему удивительным для меня стал тот факт, что в той части побережья Великого Крайнего Моря, где расположен Урдер, деревьев, теоретически, вообще быть не может. Тем не менее, они там растут.

— Погоди, как это — быть не может? Почему? Там настолько холодно?

— Холодно? — удивился Шурф. — Да нет, я бы не сказал. Зимы примерно такие же, как у нас, с поправкой на морской ветер, а летом несколько прохладней, особенно в предгорьях, но в целом, особой разницы нет. Дело не в климате, а в почве. Вернее, в её отсутствии. Большая часть Урдерского побережья представляет собой синие каменные скалы и такие же каменные равнины; нормальная плодородная почва начинается на некотором расстоянии от моря — примерно от трёх до шести миль. Собственно, этот камень — основная и, пожалуй, единственная причина процветания Урдера, их главное сокровище. Ближайшие соседи, куанкурохцы, издавна закупали его для строительства своих городов, а адмиральша Яла Шори, которую в Урдере по сей день считают величайшей правительницей всех времён, тем, в первую очередь, и славна, что существенно расширила рынок, когда на свой страх и риск привела в Капутту целую торговую флотилию, гружёную синем камнем и сумела убедить куманских подрядчиков, что это — наилучший материал для строительства роскошных дворцов. И не сказать, что обманула. Синий урдерский камень весьма красив и легко поддаётся обработке, к тому же, обладает рядом необычных свойств: если его намочить, светится, пока не высохнет, заметно нагревается в холодные дни и, что лично мне кажется особенно привлекательным, издаёт негромкие звуки, похожие на шум морского прибоя. Теперь урдерским камнем выложены не только полы дворца Куманских Халифов, но и некоторые залы нашей Летней Королевской резиденции Анмокари. Скажу тебе честно, не окажись казна моего Ордена практически пуста после оплаты пребывания Магистра Нуфлина в Харумбе, я бы и сам не отказался отделать им свою спальню. Засыпать под шум прибоя должно быть очень приятно; впрочем, ладно, к моим услугам все моря этого Мира — если не прямо сейчас, то очень скоро, а значит, в каком-то смысле, всегда.