Вся власть советам!
Шрифт:
Сделав на негнущихся ногах несколько шагов, мы с Татьяной оказались напротив прохода в колючей проволоке, через который, после нескольких вопросов, заданных старшим патруля, наших попутчиков или пропускали дальше в город, или, задержав, делили на две группы. Среди небольшой кучки задержанных, имевших явную офицерскую выправку, я заметил Сергея Сергеевича, нашего случайного знакомого по вагону.
Вот и наша с Тасей очередь. Узкий зигзагообразный проход в колючем заграждении — даже если захочешь, не побежишь. Оглушительно орут сидящие на деревьях вороны, и почему-то их грай кажется мне похоронным маршем. Господи, прости нас и помилуй, грешных. Командующий патрулем «пятнистый» унтер задает мне какой-то вопрос, я же, не расслышав, переспрашиваю:
— Что?
Унтер был с нами как-то неожиданно терпелив и вежлив, но взгляд его, брошенный на меня и прижавшуюся ко мне Тасю, внимателен, как рентген.
— Фамилия, имя, отчество, — повторил он, — род занятий, место службы, цель приезда в Киев?
— Булгаков Михаил Афанасьевич, — отвечаю я, стараясь, чтобы голос при этом не дрогнул. — Я, собственно, врач, сейчас пока без места, в Киев приехал к матери. — Я перевел дух и посмотрел на Тасю. — А это моя супруга, Татьяна, она, э-э-э, сестра милосердия.
— Булгаков? — переспрашивает унтер с таким довольным видом, как будто только что сорвал банк в преферанс. На мгновение на его месте мне вдруг привиделся потирающий лапы в предвкушении миски сметаны здоровенный черный кот.
— Булгаков, — подтвердил я, и голос при этом предательски дрогнул.
— Отлично, отлично, — с довольным видом сказал мне унтер, все же потерев руки. — Прошу не обижаться, время такое, но вы и ваша супруга задержаны, так сказать, до выяснения личности.
Не успел я испугаться, как унтер неожиданно козырнул нам с Тасей и добавил фразу, которая, признаюсь, полностью поставила меня в тупик:
— Даже если вы и не тот Булгаков, — сказал он вполголоса, — то врачи и сестры милосердия нужны нам не меньше, чем писатели.
От этих непонятных слов я вдруг почувствовал, что мир померк вокруг меня. Ноги сами повели нас туда, куда указывали нам вооруженные винтовками провожатые. Сначала нас с Тасей присоединили к примерно двум десяткам задержанных, среди которых был и наш знакомый по вагону Сергей Сергеевич. Потом нас всех вместе завели в жарко натопленное здание вокзала. Ударившее в лицо тепло показалось мне преддверием адского пекла.
Очнулся я от того, что окружающие вдруг начали переговариваться, а Тася до боли сжала мою руку. Я вскинул голову. Навстречу нам по лестнице в сопровождении еще одного «пятнистого» военного спускался самый настоящий генерал. Причем не просто генерал, а известный всей России герой Брусиловского прорыва Антон Иванович Деникин, командовавший в те славные времена знаменитой Железной бригадой. Вот это номер!
— Ну-с, господа офицеры, — сказал Деникин, не доходя до нас три-четыре шага, и, обведя всю компанию суровым взглядом, продолжил: — Следуйте за мной. Как говорят моряки, добро пожаловать на борт. Не знаю, чем это закончится, но могу обещать лишь одно — скучно с нами не будет, — генерал улыбнулся. Он повернул голову в сторону своего спутника. — А с господами штатскими побеседует лейтенант Горохов. Так что прошу, как говорят в таких случаях, любить и жаловать…
27 (14) ноября 1917 года, вечер.
Железнодорожная станция Киев-Товарный. Салон-вагон наркомвоенмора М. В. Фрунзе.
Полковник Бережной Вячеслав Николаевич.
Уже второй день как мы в Киеве. Порядок в бывшем стольном граде князя Владимира уже почти наведен, а вот то, что сейчас творится вокруг Киева и вообще на Украине, так это просто полный ад кромешный. Иногда я чувствую себя поваром, на плите у которого кипит сразу несколько кастрюль, и даже не знаешь — за какую хвататься в первую очередь. Просто невозможно разорваться на части, чтобы суметь оказаться везде и сразу. Но как говаривал Мольтке-старший, «нельзя быть сильным везде», а потому, сжав зубы, мы изо всех сил стараемся делать свое дело. Тем более что наша бригада становится очагом кристаллизации нового порядка, собирая к себе и красногвардейцев под командованием Пятакова-старшего, и потерявших политическую ориентацию в бурном постреволюционном море русских офицеров, которые именно в большевиках увидели тех людей, которые найдут выход из всеобщего хаоса и бардака. Это закономерно. Так было бы и в нашем прошлом, если бы не беспричинные зверства некоторых «товарищей», вроде Троцкого, Свердлова, Урицкого и Уншлихта.
Вот по этой причине мы с товарищем Фрунзе и организовали этакое небольшое производственное совещание. Хотя Михаил Васильевич пока еще недостаточно хорошо разбирается в военных делах, но в политических раскладах он ориентируется неплохо. А это сейчас самое главное. Разнести все вокруг дальнобойной морской артиллерией — дело нехитрое. А вот без лишней крови навести порядок — это высший пилотаж.
Сидим мы сейчас за столом с Фрунзе, попиваем чаек из самовара и потихоньку калякаем о делах наших скорбных. Из Петрограда от Сталина и Тамбовцева поступила вводная по поводу событий в Виннице. Тамошний гарнизон от безделья пытался захватить местные винные склады, а когда толпу солдат и местной гопоты, алчущую напиться на халяву, разогнал местный бронеотряд, то служивые разобиделись и попытали поднять бунт. Самое хреновое то, что предводители бунтовщиков качают права, называя себя «р-р-р-революционерами-большевиками», которые «звенели кандалами в Сибири, и проливали мешками кровь за пролетариат». Главной заводилой у них некто Евгения Готлибовна Бош — сожительница Пятакова-младшего. В нашем прошлом эта психически больная дамочка, сторонница Бухарина, была одним из инициаторов создания независимой Украинской ССР, что нам сейчас, по вполне понятным причинам, абсолютно ни к чему.
Советская Россия должна быть единой и неделимой. Пока мы придерживаемся этого принципа, в России невозможно масштабное Белое движение. Именно эту мысль нам удалось очень хорошо донести до Сталина и его единомышленников, которые, собственно, и сами не горят желанием кромсать огромную империю на лоскуты.
Но вернемся к винницким делам. Товарищи в Петрограде беспокоятся за стоящую в районе Винницы эскадру воздушных судов — тяжелых бомбардировщиков «Илья Муромец». А также за хранящийся на складах эскадры большой запас оружия — сотни пулеметов с боезапасом. А он был бы нам весьма кстати — надо создавать конные части, на вооружении которых будут стоять пулеметные тачанки. Сами тачанки мы найдем, лошадей тоже, а вот пулеметы… А тут сразу двести пятьдесят штук! И не дай бог, если все это богатство вдруг попадет не в те руки.
Вот мы и беспокоимся, тем более что в Виннице сейчас находится штаб 34-го армейского корпуса и его командующий генерал-лейтенант Павел Петрович Скоропадский, который пытается с большим трудом превратить этот корпус в 1-й Украинский. До нашего прибытия в Киев он напрямую подчинялся пану Петлюре, в настоящий момент вместе с прочими своими подельниками ожидающему гласного уголовного процесса по делу об организации незаконных вооруженных формирований.
И хотя бывший генеральный секретарь Центральной Рады после душеспасительной беседы с нашими специалистами отправил Скоропадскому телеграмму, в которой отдал приказ разоружиться и разойтись по домам, все же нам стоит сохранять бдительность. Разоружение касается не только украинских частей Скоропадского — вообще любые национальные формирования, не подчиняющиеся единому командованию в Питере, должны быть разоружены и распущены. Ну, а в случае отказа — тут уж пускай пеняют на себя. Но не хотелось бы.
Вот тот же вопрос, как бы избежать большой крови, интересует сейчас и Михаила Васильевича. Хотя…
— Да, Михаил Васильевич, — сказал я, — Павел Петрович Скоропадский, насколько известно из нашей истории, негативно относился к украинскому национализму. По своим политическим взглядам он является скорее монархистом. Мы попросили бывшего российского императора Николая Александровича Романова написать записку Скоропадскому. Не стоит забывать, что он с 1905 года состоял в свите императора Николая II. Кстати, вот, нашел любопытные высказывания Павла Петровича об украинских националистах, — я достал записную книжку и процитировал слова Скоропадского: — «Узкое украинство — исключительно продукт, привезенный нам из Галиции, культуру каковой целиком пересаживать нам не имеет никакого смысла: никаких данных на успех нет, и это является просто преступлением, так как там, собственно, и культуры нет. Ведь галичане живут объедками от немецкого и польского стола. Уже один язык их ясно это отражает, где на пять слов — четыре польского или немецкого происхождения». И еще, — я перевернул страницу блокнота и процитировал Фрунзе другое высказывание генерала: — «Насколько я считаю необходимым, чтобы дети дома и в школе говорили на том же самом языке, на котором мать их учила, знали бы подробно историю своей Украины, ее географию, насколько я полагаю необходимым, чтобы украинцы работали над созданием своей собственной культуры, настолько же я считаю бессмысленным и гибельным для Украины оторваться от России, особенно в культурном отношении… При существовании у нас и свободном развитии русской и украинской культуры мы можем расцвести, если же мы теперь откажемся от первой культуры, мы будем лишь подстилкой для других наций и никогда ничего великого создать не сумеем».