Вся жизнь — игра
Шрифт:
Однако все это, прежде такое привычное и любимое, теперь ей не нравилось.
Вышла поздороваться Ольга-гейша, которая помогала Нодару в Ритино отсутствие. А Маргарите показалось, что та стала держаться как-то чересчур развязно, и что одета она слишком кричаще, и духи у нее излишне пряные. Хотя прежде вкус вроде бы Ольге никогда не изменял.
Потом появился Сергей Сергеевич и рассыпался в любезностях и заботе, будто не было между ними никакого конфликта. Но Рите теперь даже странно было подумать, что с этим человеком она когда-то
Единственное, что обрадовало, — так это исчезновение Лизаветы, которая укатила со своим ненаглядным Валерой отдыхать в Иерусалим. Шастает сейчас небось по святым местам, восторгается, как будто разбирается и в истории, и в религиозных святынях. Говорят, этот простофиля готовится сделать ей предложение, а может, уже и сделал…
— Нодар Отарович, давайте столики переставим!
— Как хотите, Риточка. А зачем?
— Сама не знаю… Или, может, скатерти поменять. На сиреневые, скажем.
— Ммм… Ну, если хотите…
— Да нет, не хочу. А люстры? С настенными бра было бы уютнее.
— По-моему, вы проголодались, Риточка. Хотите вашего любимого рагу? Ребятки, быстренько обслужите Маргариту Александровну.
— Рагу, — она нехотя ковырялась в тарелке. — Кажется, специй переложили. Мускатного ореха многовато…
— Может, пойдете игру посмотрите? Вам всегда нравилось…
— Пожалуй…
Она переступила порог игорного зала.
И почему-то в нос сразу ударил едкий запах пота: слишком азартные игроки взмокли от волнения.
«Противно. Помылись бы, что ли. Надо Нодару подать идею: пусть душевые организует. Переоборудовать под них часть холла. А то получается не казино, а конюшня какая-то. Или коровник», — брезгливо поморщилась она.
Приблизилась к столу: «Загадать, может, по старинке?» Но разноцветные поля не складывались, как раньше, в логичный и закономерный узор, из которого так легко можно было вычленить единственное, нужное, число.
Маргарита видела лишь беспорядочный набор бессмысленных цифр, за которыми ничего не стояло, как за нудными формулами по высшей математике в ее институте.
«Семь», — все же попыталась загадать она.
Выпало зеро.
Зеро, ноль, пустота.
Пустота затягивает, и единственное, что еще пульсирует в ней, — это безумное вращение гигантской рулетки. Вертится колесо — ноль — зеро — ничто…
Девушка-крупье, рискуя быть уволенной, перестает принимать ставки:
— Скорую, быстрее! Маргарите Александровне плохо!
Игра остановилась и на других столах.
Метрдотель в белоснежном костюме лежала на затоптанном полу казино без сознания.
Первым, кого она увидела, очнувшись, был Сергей Сергеевич. Он стоял прямо над ней, почему-то обмахиваясь долларами, сложенными веером. В лице у него не было ни кровинки.
— Возьмите и говорите, возьмите и говорите, — повторял он, как заведенный. — Говорите, что с ней. Говорите, что с ней. А! Очнулась. Правда, помог ваш укол. Возьмите, возьмите.
Он настойчиво совал кому-то купюры, а чья-то крошечная ручка в закатанном рукаве белого халата упрямо отталкивала деньги.
Рита огляделась: она лежала на диване в кабинете Нодара, а возле нее сидела доктор скорой помощи — пожилая карлица с детским, но сморщенным личиком и малюсенькими ножками, не достававшими до пола.
— Выйди, настырный, мешаешь! — карлица ткнула Сергея в бок розовым кулачком, и всемогущий босс, перед которым все трепетали, пятясь вышел из помещения, как побитая собачонка.
— Что со мной? — спросила Маргарита. — Меня заберут в больницу?
— Зачем тебе в больницу, пташка? — хихикнула лилипутка. — Токсикоз — не болезнь. Гуляй побольше — родишь благополучно.
— К-как — родишь? Кого?
— Мальчика. Или девочку. Может, двойню. А изредка и тройни случаются.
— Вы что, издеваетесь?
— Я, воробушек мой, полвека врачом отработала. Таких, как ты, через мои руки, — она растопырила свои кукольные пальчики, — прошла целая армия. Не сомневайся, цыпочка: ты с начинкой.
Это было для Маргариты как гром среди ясного неба. Беременность? От кого? От Георгия или Сергея?
Опыта в этих делах у нее не было совершенно, несмотря на возраст. Она не сделала в своей жизни ни одного аборта и панически боялась даже самого этого слова. Владимир, первый мужчина, научил ее предохраняться: она восприняла его уроки как леди, не выказывая признаков смущения. И следовала его советам.
А потом — раз забыла, другой пропустила, и все обходилось без последствий. Постепенно она и вовсе перестала беречься — и ничего. Шли годы, и сама возможность «подзалететь» стала для нее какой-то абстракцией: мол, это случается с другими, не со мной. Но вот — нежданное произошло. И надо было что-то решать.
— А… какой срок?
— Задери ножки, синичка, посмотрим, — врачиха натянула резиновую перчатку, которая была ей неимоверно велика. — Та-ак. Да всего-ничего. Разве что неделя. От силы — полторы. Не могу сказать точнее, твоего ребятенка пока даже ультразвук не разглядит. Я, лебедушка моя, самый большой мастер по ранней диагностике. А через месяцок-то любой доктор определит.
Неделя. Значит, Георгий. Которого для Маргариты больше не существует.
— Доктор, говорят, на ранних сроках это можно сделать как-то безболезненно, вакуумом?
Тут произошло неожиданное. Карлица размахнулась и что было сил хлестнула Маргариту по щеке резиновой перчаткой. Стало очень больно и страшно. А в докторше как будто проснулся монстр.
— Дура, идиотка, — завизжала пожилая крошка тонким голоском. — Ты ведь, я вижу, нерожавшая? Тебе сколько лет, квочка?
— Тридцать, — пролепетала ошеломленная Маргарита.