Вся жизнь - один чудесный миг
Шрифт:
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.
А. С. ПУШКИН
Мы возмужали: рок сулил и нам
житейски испытанья…
СЕКРЕТНО
Живущий
Полицмейстер Миллер
Графиня Д. Ф. Фикельмон — П. А. Вяземскому. 25 мая 1831 г
Пушкин к нам приехал, к нашей большой радости.
Я нахожу, что он в этот раз еще любезнее. Мне кажется, что я в уме его отмечаю серьезный отпечаток, который ему и подходящ. Жена его прекрасное создание, но это меланхолическое и тихое выражение похоже на предчувствие несчастья. Физиономия мужа и жены не предсказывают ни спокойствия, ни тихой радости в будущем…
В 1831 г., когда Пушкин, женившись, проводил лето в Царском Селе, он посетил лицей. Никогда не забуду восторга, с которым мы его приняли. Как всегда водилось, когда приезжал кто-нибудь из наших «дедов», мы его окружили всем курсом и гурьбой проводили по всему лицею. Обращение его с нами было совершенно простое, как со старыми знакомыми; на каждый вопрос он отвечал приветливо, с участием расспрашивал о нашем быте, показывал нам свою бывшую комнату и передавал подробности о памятных ему местах. После мы не раз встречали его гуляющим в Царскосельском саду, то с женою, то с Жуковским.
Я. К. ГРОТ
А. С. Пушкин — Е. М. Хитрово.
Середина июня 1831 г.
…я предпринял исследование французской революции; покорнейше прошу вас, если возможно, прислать мне Тьера и Минье. Оба эти сочинения запрещены. У меня здесь есть только «Мемуары, относящиеся к революции»…
Около 20 июня 1831 г.
Спасибо, сударыня, за «Революцию» Минье, я получил ее через Новосильцева…
Итак, у вас появилась холера; впрочем, не бойтесь. Это та же история, что и с чумой; порядочные люди от нее не умирают…
А. С. Пушкин — П. В. Нащокину. 26 июня 1831 г.
В Петербурге холера… На днях на Сенной был бунт в пользу ее; собралось православного народу тысяч 6, отперли больницы, кой-кого (сказывают) убили; государь сам явился на месте бунта и усмирил его. Дело обошлось без пушек, дай бог, чтоб и без кнута. Тяжелые времена…
…Наталья Николаевна сидела обыкновенно за книгою внизу. Пушкина кабинет был наверху, и он тотчас нас зазывал к себе. Кабинет поэта был в порядке. На большом круглом столе, перед диваном, находились бумаги и тетради, часто несшитые, простая чернильница и перья; на столике графин с водой, лед и банка с кружёвниковым вареньем, его любимым. Волоса его обыкновенно еще были мокры после утренней ванны и вились на висках; книги лежали на полу и на всех полках. В этой простои комнате, без гардин, была невыносимая жара; но он это любил, сидел в сюртуке без галстука. Тут он писал, ходил по комнате, пил воду, болтал с нами, выходил на балкон… Иногда читал нам отрывки из своих сказок и очень серьезно спрашивал нашего мнения. Он восхищался заглавием одной: «Поп — толоконный лоб и служитель его Балда». «Это так дома можно, — говорил он, — а ведь цензура не пропустит!» Он говорил часто: «ваша критика, мои милые, лучше всех; вы просто говорите: этот стих нехорош, мне не нравится».
А. О. СМИРНОВА (Россет)
В тревоге пестрой и бесплодной
Большого света и двора
Я сохранила взгляд холодный.
Простое сердце, ум свободный
И правды пламень благородный
И, как дитя, была добра;
Смеялась над толпою вздорной,
Судила здраво и светло,
И шутки злости самой черной
Писала прямо набело.
А. С. ПУШКИН, В альбом А. О. Смирновой
Пушкин был ревнив и страстно любил жену свою, что нисколько, однако, не мешало ему иногда скучать в ее присутствии. Она его не понимала, и, конечно, светские успехи его ставила выше литературных. Раз А. О. Смирнова посетила его на даче, — в то время, как он писал свои сказки. По ее словам, Пушкин любил писать карандашом, лежа на диване, и каждый исписанный им лист опускал на пол. Раз у ней зашла речь с Пушкиным об его стихотворении: «Подъезжая под Ижоры». — «Мне это стихотворение не нравится, — сказала ему Смирнова, — оно выступает как бы подбоченившись». Пушкину это понравилось, и он много смеялся. Когда затем Смирнова сошла вниз к жене его, Наталья Николаевна сказала ей: «Вот какая ты счастливая, — я тебе завидую. Когда ты приходишь к моему мужу, он весел и смеется, а при мне зевает».
Я. И. ПОЛОНСКИЙ
А. С. Пушкин — А. X. Бенкендорфу. Середина июля 1831 г.
…С радостию взялся бы я за редакцию «политического и литературного журнала», т. е. такого, в котором печатались бы политические и заграничные новости, около которого соединил бы писателей с дарованиями, и таким образом приблизил бы к правительству людей полезных, которые все еще дичатся, напрасно полагая его неприязненным к просвещению. Осмеливаюсь также просить дозволения заняться историческими изысканиями в наших государственных архивах и библиотеках. Не смею и не хочу взять на себя звание историографа после незабвенного Карамзина, но могу со временем исполнить давнишнее мое желание написать историю Петра Великого и его наследников до государя Петра III.
Н. В. Гоголь — А. С. Данилевскому
Все лето я прожил в Павловске, и Царском Селе. Почти каждый вечер собирались мы: Жуковский, Пушкин и я. О, если бы ты знал, сколько прелестей вышло из-под пера сих мужей. У Пушкина повесть, октавами писанная «Кухарка», в которой вся Коломна и петербургская природа живая. Кроме того, сказки русски» народные — не то что Руслан и Людмила, но совершенно русские. Одна писана даже без размера, только с рифмами и прелесть невообразимая.
А. С. Пушкин — П. А. Плетневу
Опять хандришь. Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. Дельвиг умер, Молчанов умер; погоди, умрет и Жуковский, умрем и мы. Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши — старые хрычовки, а детки будут славные молодые, веселые ребята; мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальничать; а нам то и любо. Вздор, душа моя; не хандри — холера на днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы.