Всячина
Шрифт:
– Вот, - опять вздохнул Сашка, а потом поднял галстук и стал слизывать крошку языком.
– О а и еиаче, - проговорил он с высунутым языком.
– Чего-чего?
– не понял Борька.
– Вот так, говорю, и не иначе.
Крошка была "зализана". На галстуке теперь было темное влажное пятно.
– Очень видно?
– засомневался Сашка.
Они давно дружили. Лет сорок, что ли. Или около того. То есть, не с самого-самого детства, не с горшка в детском саду, не со стульчика, который поломали
– Нормально!
– успокоил Борька и поглядел на часы.
– Ну, что? По норам?
– По пещерам, ага!
Сашка пошел к лифту. А Борьке было не далеко - на второй этаж. Он пошел пешком.
– Борис Петрович!
– встрепенулась при его виде секретарша, которая пила кофе и аккуратно отламывала подаренный посетителями швейцарский шоколад.
– У вас встреча через двадцать минут!
Борька махнул рукой, показывая, что, во-первых, слышит, во-вторых, помнит, а в-третьих - это все же еще целых двадцать минут, так чего же дергаться?
У самой двери своего кабинета он вдруг резко затормозил, повернулся на пятках и шагнул к секретарше, испуганно откинувшейся в кресле:
– А вот у тебя, если что, куда крошки сыпятся?
– спросил он вполголоса.
А сам уже заметил, куда. И даже подумал, что вот оттуда доставать очень даже интересно. Даже и так, как Сашка, то есть языком. Но тут же внутренне собрался, обругал себя пацаном и сексуально озабоченным дебилом, повернулся обратно и скрылся за дверью, задумчиво прошелестевшей доводчиком.
– Во, дурак какой. Ну, дурак же. Дурачок..., - сказала секретарша, аккуратно, двумя длинными ногтями с перламутровым лаком поверх, доставая крошку оттуда, куда только что пялился генеральный директор.
Вечером она спросила о крошках у своего мужа. Тот как раз отломил вилкой от большой котлеты, сочно пахнущей жареным луком и чесноком, потянул кусок ко рту... И сразу уронил. И, как положено, поймал. Коленями. На джинсах расплылось жирное пятно. И слева и справа. Он же коленями поймал. Крепко так, уверенно. Как в цирке.
– Вот же дурра-то! Ну, под руку же!
– в сердцах кинул он вилку на стол и пошел в ванную замывать, пока не впиталось.
Но уже впиталось. И пришлось джинсы кидать в стирку, потому что у него, как у нормальных мужиков, была одежда для работы, она же на выход, а для дома была она же, но когда потрется. Эта пока не потерлась.
В ее розовом халатике, сдернутом с крючка в ванной, он выглядел неподражаемо.
– Ну, чего ржешь?
– спросил он и сам рассмеялся, потому что в зеркале в ванной видел себя в полный рост и представлял, как она отреагирует.
Борис Петрович еще и дома спросил у жены и у сына. Просто так спросил, за ужином. Но ответа на вопрос ждал, ясно показывая, что ответить придется. И они отвечали, а он вслушивался и вдумывался: не врут ли? Не лукавят? Что сказать хотели, а что вышло на самом деле?
А жена потом плакала в ванной, но в постель легла уже с улыбкой и позволила ему все, что он хотел, и изображала, как надо. Но сама тяжело думала о крошках. И даже, казалось ей, чувствовала их своими голыми плечами. Вот будто бы кто-то грыз тут сухой хлеб, в их постели. Кто-то?
А Борис Петрович, совершая необходимые в такой позиции движения, тоже думал о крошках и о том, что Сашка, гад, испортил ему весь день, а теперь портит еще и ночь. И хотя жена показала себя настоящим другом и все терпела и даже старалась, но Сашка - гад. И под коленями как будто крошки какие-то...
Спалось всем плохо. Всем мешали крошки. Они во сне сыпались изо рта, пачкали праздничные одежды. А еще они были в постели. Они везде были в постели - кололись, щекотались, не давали заснуть по-настоящему.
Днем, спустившись в ресторан, где с другом брали обычно комплексный обед (ресторан был хорош, кстати), Борис Петрович хмуро отказался от обычного "комплекса", потребовал вдруг сто граммов водки и свинину по-домашнему в горшочке. А на удивление, выказанное Сашкой по поводу выставленной на стол мензурки с водкой, хрипло спросил:
– Так что ты там насчет крошек?
– Чего?
– поднял брови Сашка.
– Ну, ты тут вчера меня насчет крошек спросил...
– А-а-а! Да, понимаешь, у меня дочка сейчас Марк Твена читать начала. Представляешь? Десять лет - Марк Твен. И там прочитала, что если у мужчины крошки или падает что, то он колени сдвигает, чтобы поймать. А женщина, представь, ноги раздвигает, наоборот, и ловит все в юбку. Прочитала такое, представь. И на кухне потом устраивала нам эксперимент...
– Растут дети, - неопределенно поводил в воздухе рукой Борька и вылил в глотку стопку водки.
Сразу отлегло.
А когда закончился обед, и он поднялся к себе на второй этаж, то подошел сразу к секретарше и строго сказал:
– Мариночка. Я вчера был несколько несдержан. Так вот, все эти вопросы насчет крошек - сочтите просто за комплимент.
И положил на стол коробку швейцарского шоколада. И тут же скрылся за дверью.
А она погладила коробку пальцами с аккуратными коготками - сегодня вишневого цвета - и прошептала:
– Ну, дурак ведь. Ду-ра-чок.
Набрала номер и позвонила мужу, чтобы сказать, что уже успела соскучиться, и что вечером надо устроить романтический ужин при свечах.
Муж, Андрей, кстати, то есть - мужественный весь из себя - в чистых отстиранных джинсах, с улыбкой нажал кнопку отбоя, а потом спросил коллегу, с которым сидел в столовой за стандартным набором из красного борща, котлеты с пюре и стакана томатного сока:
– Слушай, а ты, когда ешь - куда у тебя крошки падают?