Всякая тварь

Малатов Алмат

– Ой, а вы, наверное, мамочка Русланчика? – На Камиллу надвигалась жена партийного функционера, вовремя переориентировавшегося в «прогрессивные руководители». – А что же вы без мужа? Вот мы с моим Вовиком всегда вместе, у нас идеальный брак, правда, Вовик?

– А? – Вовик оторвал взгляд от плеч Камиллы и с чувством легкого отвращения посмотрел на жену: – Да, дорогая.

– Скажите, а что вы думаете о последних моделях Зайцева? – подхватив собеседницу за рукав, зачирикала «идеально обраченная». – Как, по-вашему, реглан в следующем сезоне еще останется?

– Простите, вы, наверное, портнихой трудитесь? – вяло поинтересовалась Камилла.

Прогрессивный руководитель

довольно фыркнул, но, поймав взгляд супруги, отволок ее за локоть куда-то в глубь толпы.

Выпускной продолжался. Из алкоголя на столах было только шампанское. Дети были трезвы. Родители кудахтали. Руслан подсчитывал, хватит ли ему накопленных денег на период поступления в институт, и поглядывал на часы: он собирался при первой же возможности удрать в прокуренную хату и признаться Лехе в одной стыдной вещи. В Леху он был влюблен и очень беспокоился, как Леха отреагирует: одно дело «баловаться с пацаном», а совсем другое – влюбиться. Стыдно это в шестнадцать лет – любить.

Камилла подкралась к сыну и сказала:

– Я хочу коньяка.

– Мам, здесь нет коньяка. Только морс.

– Здесь, может, и нет, а у меня есть. – Милочка приоткрыла сумку. В ней поблескивала плоская бутылка. Оглядевшись по сторонам, она разлила коньяк в пластиковые стаканчики ловким, почти незаметным движением. – Что я, не знаю, что такое выпускной? Я запаслась.

– Мммама, ты что, пьешь?!

– Ха! – победоносно ответила мать и проглотила содержимое стакана, даже не смазав помады.

Поговорить с Лехой Руслан так и не успел – в тот вечер было слишком шумно на прощании с Серегиной хатой, которую у него отбирали за долги (Серега стал одним из многих тысяч раззяв, потерявших жилье в те годы). Потом было некогда, надо было уезжать поступать, потом уже Лехины острые скулы в веснушках расплылись в искрящемся влажном тумане девяностых, и разговор состоялся много позже.

Из дневника Руслана, декабрь 2006 года

Не возвращайтесь к былым возлюбленным. Не возвращайтесь в города, в которых помните себя счастливыми, к книгам, над которыми плакали в отрочестве, к людям, которых любили в юности.

Пятнадцать лет прошло, и особенно грустно потому, что человек не изменился, и чувство навсегда ушедшего от этого острее. Вообще не изменился – он выглядит так же, а значит, моложе меня: свежий воздух, физический труд, молоденькие девочки в ассортименте.

Он жалуется, что снимать малолетних телок все труднее, с трудом удается выдать себя за двадцатидвухлетнего (в тридцать три), рассказывает биографию, которую я мог бы сам рассказать за него – все было предсказуемо и пятнадцать лет назад. Разборки, пьянки, СИЗО, мелкий криминальный бизнес.

– Говорят, ты книжки пишешь? Напиши что-нибудь и про меня.

– Уже. Пришлось тебя убить, мой хороший. Тех, кого любил в юности, лучше всего убивать. Чтобы не старели.

Его джип подъезжает к моему дому, и на мгновенье мы становимся прежними – мне пятнадцать, ему семнад-ццать. Мы неловко целуемся, стукнувшись носами, и я выхожу.

Я курю на балконе под теплым, почти апрельским ветром и смотрю на так и не отъехавшую машину, чувствуя, что и он смотрит на меня – сквозь лобовое стекло.

Окурок летит вниз, задевая бельевые веревки, и, когда он рассыпается на быстро гаснущие искры, наконец-то раздается шум мотора.

2

Очередь на медосмотр издали выглядела как гремучая змея: она неприятно извивалась по скверу и стрекотала. Периодически из нее вылетали клубы дыма Голова змеи скрывалась где-то в глубинах медпункта.

Перед Русланом стояла широкая девушка. Коса ее пергидролевой рекой струилась по мощной спине и впадала в мохер юбки 56-го размера. Задрав большую голову, девушка рассматривала сияющие груди бронзовой статуи. Сама статуя была вполне обычного, слегка загаженного голубями вида и держала в руке поддон с чахлым ужом. Но груди ее источали мягкое, ровное свечение. Груди каждый год полировали выпускники питерского мединститута. Это было запрещено, каждый год в ночь перед получением диплома статую охраняли дружинники, но тщетно: к утру бюст богини здравоохранения выглядел совершенно уработанным. С каждым годом размер груди богини становился на какие-то доли миллиметра меньше. То есть, говоря математическим языком, стремился к нулевке.

Широкая девушка резко обернулась и ткнула пальцем в грудь Руслану.

– Ты кто? – толстым голосом спросила она.

– Руслан, – растерянно сказал новоиспеченный студент и посмотрел на упиравшуюся в его грудь крепкую сосиску, украшенную на конце розовым лаком.

– А она кто? – с треском хлопнула накрашенными ресницами валькирия и переместила палец-сосиску в направлении статуи.

– Г-г-гинея, покровительница медицины, – закашлялся Руслан.

Ответ прелестницу вполне удовлетворил.

– А я – Ева! – победоносно сказала она и протянула Руслану большую, приятную на ощупь ладошку. – Ну, вообще-то Оля. Впервые я вышла замуж на Ямайке в тридцать седьмом году, а вчера меня изнасиловал водитель трамвая. И, пока он меня насиловал, я от горя и отчаянья вырвала из стены чугунную скобку и убила его ей прямо в голову. Меня изнасиловал мертвый водитель трамвая!

Руслан рассмеялся: такие эстрадные номера были ему привычны, более того, в кругу его друзей практиковались постоянно. В годы, когда молоко в магазин подвозили раз в день и его сметала давно поджидавшая очередь, Руслан изобрел свой собственный метод охоты за ценным продуктом. Он подходил к продавщице молочного отдела и, бодро улыбаясь, говорил: «Здравствуйте! У вас спички есть? А свежие? А молока дайте два пакета, пожалуйста!» И продавщица завороженно выставляла на прилавок отложенное «для своих» молоко.

Оля оказалась презабавной девицей: врала она, как дышала, а дышала Оля шумно и волнительно. Кроме того, она любила петь и танцевать (во время исполнения танца маленьких тигрят упал сервант), носила кружевной корсет, украденный у бабушки, и обладала отличным чувством юмора.

Во время медосмотра первокурсников у гинеколога даже самые отпетые шалавы заявляли, что половой жизнью не живут. Скучающий гинеколог, не глядя, писал в карточку две строчки и звал следующую. Оля на ходу сочинила жесткий порнотриллер, получила развернутый гинекологический осмотр, а ее медкартой потом зачитывался весь курс. Там действительно было что почитать.

Оля не была толстой. Она была большой. У нее были длинные ноги толщиной с китайца, широкая кость, гренадерский рост и кукольной красоты личико. Она была по-своему красива, просто ее было очень много.

Особенно много ее было, когда отмечали первое сентября. К ночи посреди пивных бутылок валялся кто-то неопознанный в корсете Олиной бабушки, на кухне сладко спала сама Олина бабушка, которую жестоко напоила сладеньким «Амаретто» внучка, а сама Оля тащила в девичью кроватку добычу. Руслана.