Вторая чеченская
Шрифт:
Очень трудно оставаться людьми, когда все превращено в пепел, включая судьбу, когда ты знаешь, что бандиты, из-за которых все начиналось, все равно опять ушли в горы. А солдат, в гневе на весь чеченский народ обливавший соляркой дом Хазимат, санитарки детской поликлиники с двадцатилетним стажем, – просто-напросто упустил этих боевиков.
Дуба-Юрт сегодня – все те же руины, затянутые тепличной пленкой. Под нею живет часть людей, вернувшихся из Чири-Юрта. Другая, большая, так и осталась наверху – в поселке бывшего цементного завода.
История
встречала все больше людей, которые, как и чири-юр-товские беженцы, подчиняются лишь одному закону: биологическому закону выживания. Война прошлась не только по чеченской земле – она выскоблила души людей. Прогнав сотни тысяч прочь из домов, в лагеря, в поле, вообще неизвестно куда, – она заставила их принять новые законы жизни – лагерные. Убийственная разобщенность – при кажущейся сплоченности. Стукаче-ство на каждом шагу. С единственной целью: я должен выжить, неважно, что сгинут другие. Народ может заказывать по себе тризну, когда это становится очевидным.
Махкетинский концлагерь с коммерческим уклоном
Мне принесли коллективное письмо 90 семей, проживающих в нескольких селениях Веденского района – Махке-ты, Товзени, Селъментаузен, Хоттуни. Несколько сотен человек умоляли содействовать их скорейшему перевозу за пределы Чечни. Причины: постоянный голод, нестерпимый холод, отсутствие врачей, какой-либо связи с миром. И особой статьей – жестокие карательные акции, совершаемые военнослужащими, расквартированными на окраине селения Хоттуни. Факты казались фантастичными. Командировка началась 18 февраля 2001 года.
Десятки жутких рассказов, измученные лица людей, испытавших на себе пытки и изощренные измывательства военных, когда от ужаса того, что тебе надо записывать, останавливается рука, фиксирующая все в блокноте… И вдруг – те же самые рассказы, но только уже с тобой. Ожившие картинки в доказательство услышанного. И это уже тебе орут: «Стоять.' Вперед!» И фээсбэшник в сопливом возрасте старшего лейтенанта уже тебе – а не твоему недавнему рассказчику, – улыбаясь гадливым ртом своих профессиональных предков из 37-го года, шепчет: «Боевич-ка… Ты пришла от Басаева… Расстрелять тебя мало… Слишком много моргаешь, значит, врешь…»
Розита из селения Товзени еле шевелит губами. Глаза ее, как бы преодолев естественное предназначение, остановились и глядят куда-то внутрь. Розите пока трудно ходить – болят ноги и почки. Месяц назад Розите пришлось пройти через фильтрационный лагерь – она так это называет. За то, что «приютила в доме боевиков». Именно так ей кричали военные.
Розите уже немало лет. У нее много детей и несколько внуков. Младшая, трехлетняя, ранее не говорившая по-русски, но видевшая, как волокли по полу ее бабушку, теперь постоянно кричит: «Ложись! На пол!» Розиту забрали из дома на рассвете, когда все спали, окружив дом и не дав толком собраться. И бросили в яму на территории военной части.
–Толкали? Пинали?
–Да, как обычно у нас.
Поджав ноги, Розита просидела в яме на земляном полу 12 суток. Солдат, который охранял яму, как-то ночью сжалился – бросил кусок паласа.
–Я подложила под себя. Солдат – он же человек, – шевелит губами Розита.
«Ее» яма была неглубокая. Метр двадцать,
–Да, я очень кричала, когда ток пускали. Но все остальное вытерпела молча. Боялась еще больше их раздразнить.
Фээсбэшники приговаривали: «Плохо танцуешь. Подбавить надо», – именуя «танцами» конвульсии Розитиного тела. И подбавляли.
–А что они хотели?
–Они ничего не спрашивали.
Тем временем родственники Розиты через посредников получили от тех же офицеров задание: искать деньги на выкуп. Им объяснили: надо спешить – Розита плохо переносит яму, может не выдержать. Сначала военные запросили сумму, о которой сельчане (деньги на выкуп тут теперь принято собирать всем миром) сказали так: даже если продать все село, все равно не расплатиться. Военные, на удивление, оказались сговорчивыми и снизили сумму в десяток раз. Деньги привезли, и Розита, еле переставляя ноги, грязная и немытая, вышла на свободу, к полковому КПП. И упала на руки детям.
Самое время подвести промежуточную черту: на территории военной части, расположенной на окраине селения Хотгуни Веденского района, где дислоцируются 45-й воздушно-десантный и 119-й парашютно-десантный полки Министерства обороны, а также подразделения МВД, Минюста и ФСБ, существует концентрационный лагерь. С коммерческим уклоном.
Командир 45-го полка Алексей Романов – очень интересный и волевой человек. Полковник прошел Афганистан и «первую» Чечню. Как большинство офицеров, воюющих на «второй», он костерит войну, думает вслух о своих детях, вечно растущих безотцовщиной, и готов закончить «вторую чеченскую» сразу – она ему надоела нешуточно. Ну а пока, в конце февраля 2001 года, накануне Дня защитника Отечества, мы гуляем по полку. Командир показывает столовую – вполне симпатичную для полевых условий. Ведет на склад, забитый тушенкой и всякой прочей снедью, что, по его мнению, полностью исключает стремление вверенных ему военнослужащих воровать у жителей скот.
Так и добираемся до главного – командир показывает ямы, куда после «зачисток» швыряют чеченцев. Полковник заботлив: он придерживает под локоток, чтобы я не свалилась по грязи на шестиметровую глубину. Яма выглядит точно так, как ее описывали многочисленные сидевшие в ней люди. Примерно три на три метра, в неразличимую преисподнюю вьется веревка – по ней
положено выбираться на допросы. Несмотря на мороз, от ямы несет специфически. Тут так заведено: чеченцы должны оправляться себе под ноги. И продолжать круглосуточно стоять на той же земле. Хочешь – сидеть.
Полковник рассказывает удивительные вещи: как-то прилетел в полк на проверку сам командующий группировкой генерал Баранов, увидел стоявших на поле задержанных чеченцев и приказал держать их в ямах, первоначально вырытых под бытовой мусор. С тех пор так и повелось. Ему очень неловко за все происходящее:
– Но мы туда только боевиков сажаем.
– А зачем тогда выпускаете? Если боевики?
Полковник выдавливает:
– Ты же сама все понимаешь…