Вторая кожа
Шрифт:
Фотограф начал расставлять компанию на солнце. Хоннико молча разглядывала свой салат.
— Забудьте про это, — сказал Николас. — Это не мое дело.
Члены компании начали снимать свои кожаные куртки, обнаженная кожа под которыми была так густо покрыта татуировками, что трудно было найти неразрисованное место. Хоннико, которая рассматривала татуированные тела с таким вниманием, с каким хозяйка на рынке рассматривает выложенную свежую рыбу, сказала:
— Собственно говоря, это не вся история.
Пока свадебный фотограф лихорадочно занимался
— Моя мать работала недалеко отсюда, в торуко, — сказала Хоннико после долгой паузы. Ее глаза, встретившись с его глазами, скользнули в сторону. — Вы знаете, что это такое?
— Да. Сегодня это называется мыльней. — Он набрал полную вилку салата и отправил ее в рот. — Это что-то вроде турецких бань.
— Тогда вы должны знать, что мужчины приходили в торуко не только для того, чтобы помыться.
— Вероятно, это зависело от того, сколько они хотели оставить там денег.
— Им нравилось, что их моет женщина. — Хоннико взглянула на свой нетронутый салат. — Моя мать была хало. — Слово было жаргонным и в буквальном переводе означало «ящик». Основным его значением было «кошечка», но, кроме того, так называли женщину, работающую в традиционном торуко.
— Как ваш отец узнал об этом?
— Заведение, где работала моя мать, называлось «Тенки». — По-японски это означает «глубокий секрет». — Отец получил анонимный звонок и, сделав обыск, выудил дельца черного рынка, которому мыли не то, что надо. Всех, кто был в торуко, арестовали, включая мою мать.
— И тогда они полюбили друг друга?
— Черта с два. — Хоннико невесело рассмеялась. — Мой отец был стопроцентным американцем и неисправимым романтиком. К тому же он ровным счетом ничего не понимал в японцах. — Так и не использовав вилку по назначению, она отложила ее в сторону. — Он захотел оторвать ее от всего этого.
— И она, конечно, пошла за ним. Не потому, что хотела, а потому, что этого хотел он.
— Да, она стала его женой. — Хоннико смотрела, как официант забирает их тарелки.
— А был ли у нее выбор?
Хоннико отрицательно покачала головой:
— По сути дела, нет. Он спас ее от тюрьмы. Ее семья, жившая в Исе, даже не знала, что она в Токио. — Перед ними поставили тарелки с овощами. — Отец заплатил за нее штраф и убрал из ее досье все компрометирующие данные — как он сказал ей, для того чтобы она могла начать жизнь сначала. — Хоннико, с несколько излишней энергией, ткнула вилкой в отросток спаржи. — Его жизнь, не свою. — Она посмотрела на вилку с ростком спаржи, как будто он мог ожить и зашевелиться. — И все-таки, как вы понимаете, она была весьма ему благодарна.
На залитой солнцем веранде фотограф суетливо расставлял гостей по многочисленным группам.
— С этого момента ее гири по отношению к нему стало настолько велико, что она не могла отказать ему ни в чем. Как не смешно, если бы отец заподозрил это, он был бы вне себя. Но этого, разумеется, не случилось.
Николас потыкал вилкой в тарелку. Отсутствие аппетита у Хоннико
— Полюбила ли она его в конце концов?
Хоннико бросила на него задумчивый взгляд и отодвинула тарелку.
— Мы всегда ожидаем счастливого конца, правда? — Она бросила и вилку. — Если по правде, то я не знаю. И никогда уже не узнаю. Она умерла в прошлом году, а отец... — Хоннико тяжело вздохнула. — Я не знаю, где находится мой отец, не знаю даже, жив он или нет. Он ушел от нас, когда мне было двенадцать, и больше я о нем ничего не слышала. Он никогда не присылал матери денег на мое воспитание. Ни иены. Как будто никогда не существовал, и с той поры мать ни разу не произнесла его имени. — Женщина взглянула в глаза Николасу. — Так что, я думаю, да, в конце концов она его полюбила, потому что он разбил ее сердце.
Наблюдая за свадьбой, которая сейчас направилась в церемониальный зал, Линнер подумал, что мысль пригласить эту женщину сюда была не такой уж удачной, как ему казалось.
Внезапно окружающая реальность снова скользнула куда-то в сторону. Последние уходящие гости свадьбы стали похожими на столбики турецких ирисок, а небо приобрело цвет жевательной резинки. Встревоженный, Николас взглянул на свою правую руку. Действительно ли она прошла прямо сквозь стол, как ему почудились? Он потряс головой, но жужжание миллионов пчел в ней не исчезло, Николас чувствовал, что Хоннико смотрит на него с изумлением, но сам не мог видеть ее. Небесная жевательная резинка спускалась все ниже. И опять неожиданно, как возвращающая свою прежнюю форму натянутая резина, реальность встала на прежнее место.
— ...в порядке? — услышал он голос Хоннико. — Сначала вы страшно побледнели, а теперь покрылись потом.
Николас вытер лоб салфеткой. Язык казался деревянным. Что произошло? Очередное посещение тау-тау, но это была не Акшара, нет. Кшира; Непрошеная сила все возрастала. Чем это кончится? От этого вопроса он поежился.
— Ничего, — ответил он. — Все в порядке. — Но, говоря это, он понимал, что лжет.
Тридцать лет назад гостиница «Золотые ворота» была местом для отдыха и развлечений. Несмотря на невзрачную наружность, местонахождение этого шестиэтажного здания вполне устраивало крутых ребят из Куинс и восточного Нью-Йорка. Оно стояло на перекрестке авеню Кони-айленд и аллеи Белт и смотрело на залив Шипсхед. Тут было все, что больше всего нравилось крутым ребятам: пляж, лодки и тела.
Тела эти — мертвые тела врагов — частенько находили в том поросшем густой травой и частым подлеском местечке, где в 1961 году Мик Леонфорте прикончил Джино Скальфу. Однако Скальфа был отнюдь не первым, кто расстался здесь с жизнью, и, конечно же, далеко не последним.
Ныне отель уже не угощал крутых ребят спиртным, девочками и теплой компанией. Он был фактически закрыт и только что не заброшен. Но примыкающий к служебной дороге участок, годами удобряемый кровью, мозгами и густо заросший дикой травой, все еще оставался нетронутым.