Вторая мировая война (Том 5-6)
Шрифт:
Совместное послание было отправлено 15-го в несколько измененном виде. Тем временем я добился от Миколайчика, с которым виделся в Чекерсе, следующего заявления:
Миколайчик – премьер-министру
16 апреля 1945 года
1. Я считаю, что тесная и прочная дружба с Россией является краеугольным камнем будущей польской политики в рамках более широкой дружбы Объединенных Наций.
2. Для того чтобы положить конец всяким сомнениям в отношении моей позиции, я хочу заявить, что соглашаюсь с крымским решением в отношении будущего Польши, ее суверенного независимого положения и образования временного правительства, представляющего национальное единство.
3. Я поддерживаю принятое в Крыму решение о
По получении этого заявления Сталин написал мне:
Маршал Сталин – премьер-министру
17 апреля 1945 года
Ваше послание с изложением заявления Миколайчика получил 16 апреля. Благодарю Вас за информацию.
Заявление Миколайчика представляет, конечно, большой шаг вперед, но неясно, признает ли Миколайчик также ту часть решений Крымской конференции, которая касается восточных границ Польши. Хорошо было бы, во-первых, получить полный текст заявления Миколайчика и, во-вторых, получить от Миколайчика разъяснение о том, признает ли он также ту часть решений Крымской конференции о Польше, которая касается восточных границ Польши.
Поэтому 22-го я направил Сталину открытое заявление Миколайчика, напечатанное в его газете. Заявление Миколайчика гласило:
«По требованию России три великие державы высказались в пользу установления восточной границы Польши по линии Керзона с возможными небольшими исправлениями. Моя личная точка зрения сводилась к тому, что по крайней мере Львов и нефтеносный район должны быть оставлены за Польшей. Учитывая, однако, что, во-первых, в этом отношении имеется абсолютное требование советской стороны и, во-вторых, что существование двух наших народов друг подле друга зависит от выполнения этого условия, мы, поляки, обязаны спросить себя, должны ли мы во имя так называемой целостности нашей республики отклонить его и поставить тем самым под угрозу все насущные интересы нашей страны. Ответ на этот вопрос должен быть “нет”».
Поскольку я не получил никакого ответа, можно было предполагать, что на данный момент диктатор был удовлетворен. Оставались открытыми другие вопросы, Иден телеграфировал из Вашингтона, что он и Стеттиниус договорились о возобновлении наших требований относительно допуска в Польшу наблюдателей и о необходимости снова настаивать на том, чтобы советское правительство повременило с переговорами о договоре с люблинскими поляками. Однако вскоре после этого решения стало известно, что договор уже заключен.
На следующий день, 23 апреля, Стеттиниус и Иден в течение часа с четвертью беседовали с Молотовым по поводу Польши. Они не добились никакого успеха.
Затем Молотов коснулся договора, заключенного советским правительством с варшавской администрацией. Иден указал, что договор заключен до того, как был достигнут какой-либо прогресс в создании нового временного правительства национального единства в Польше. Молотов заявил, что он сделает все, что в его силах, но любое новое правительство должно базироваться на уже существующем правительстве и должно относиться дружественно к СССР. Молотов был удивлен тем, что договор может вызвать недовольство, так как он отражает попытку СССР поощрить просоветские настроения в Польше. Советы не выдвигали никаких возражений против каких-либо соглашений Англии и Соединенных Штатов с Францией или Бельгией.
Иден отметил, что наши три страны признают правительства Франции и Бельгии, тогда как у Польши существуют два правительства – одно, признанное Соединенными Штатами, нами и большей частью мира, а другое – признанное советским правительством. Заключение договора с варшавским правительством, которое мы и американцы не признаем, дело совершенно другое и заставляет людей думать, что советское правительство удовлетворено польским правительством в его нынешнем виде. Стеттиниус согласился с этим.
Молотов возразил, что Соединенные Штаты и Англия не являются соседями Польши и могут позволить себе отложить решения, но Россия должна заключать договоры без задержек, чтобы содействовать борьбе против Германии.
«У меня создалось очень плохое впечатление, – писал мне Иден, – от сегодняшней вечерней встречи с г-ном Молотовым. Я не заметил каких-либо признаков того, что вашему совместному с президентом заявлению было уделено сколько-нибудь серьезное внимание. Если русские не согласятся работать вместе с нами и американцами на основе ялтинских решений, то не будет единства трех держав, которое могло бы послужить основой для Сан-Франциско».
Я ответил 24-го: «Добиваясь, как я это делаю, прочной дружбы с русским народом, я вместе с тем уверен, что она может основываться только на признании русскими англо-американской силы. Я с удовольствием отмечаю, что новый президент не позволит Советам запугать себя».
В тот же день я написал Сталину:
Премьер-министр – маршалу Сталину
24 апреля 1945 года
Я видел послание относительно Польши, которое было вручено президентом г-ну Молотову для передачи Вам, и в связи с его особой важностью я консультировался с Военным кабинетом. Мой долг теперь – информировать Вас о том, что мы полностью поддерживаем президента в вышеуказанном послании. Я искренне надеюсь, что будут найдены средства уладить серьезные трудности, которые, если они будут продолжаться, омрачат час победы.
Суть ответа Сталина сводилась к тому, что мы рассматриваем временное польское правительство не как ядро будущего польского правительства национального единства, а просто как одну из нескольких групп, равную любой другой группе поляков. Это не соответствует решениям, принятым в Ялте. «Там, – утверждал Сталин, – мы все трое, включая президента Рузвельта, исходили из предпосылки, что временное польское правительство, действующее в настоящий момент в Польше и пользующееся доверием и поддержкой большинства польского народа, должно служить ядром, т. е. основной частью нового реорганизованного правительства национального единства.
Вы, очевидно, не согласны с таким толкованием этого вопроса. Отказываясь взять югославский прецедент за образец для Польши, вы подтверждаете, что временное польское правительство нельзя рассматривать как основу, как ядро будущего правительства национального единства».
Сталин утверждал также, что у Польши, в отличие от Англии и Соединенных Штатов, имеются общие границы с Советским Союзом. Ее безопасность имеет для России такое же важное значение, как безопасность Бельгии и Греции для Англии. Советский Союз имеет право добиваться дружественного правительства в Польше и никогда не сможет одобрить существование враждебного правительства. «Нас к этому обязывает, – писал он, – помимо всего прочего, кровь советского народа, обильно пролитая на полях Польши во имя ее освобождения. Я не знаю, было ли создано в Греции подлинно представительное правительство и является ли правительство Бельгии действительно демократическим». С Советским Союзом не советовались при создании этих правительств, и он не претендовал на право вмешиваться, «ибо понимает все значение Бельгии и Греции для безопасности Великобритании». Если бы Соединенные Штаты и Англия договорились заранее о Польше, в которой СССР особенно заинтересован, то это поставило бы СССР в нетерпимое положение. Сталин поблагодарил меня за пересылку заявления Миколайчика по поводу восточных границ Польши и обещал посоветовать временному польскому правительству отказаться от своих возражений против приглашения его для консультаций. «Все, что требуется сейчас, – писал в заключение Сталин, – это принять югославский прецедент за образец для Польши».