Вторая мировая война. Ад на земле

Хейстингс Макс

Первые столкновения на Сталинградском фронте произошли 23 июля, в 150 км к западу от города. В ту ночь Гитлер допустил самую, как выяснилось, страшную ошибку за все время войны на Востоке: он подписал новую директиву, в которой объявил, что «Синий план» осуществлен. Группе армий А поручалось продвинуться на 1200 км вперед – дальше, чем немцы прошли в мае 1940 г. от линии Зигфрида до берега Ла-Манша – и овладеть нефтяными месторождениями Кавказа. Вскоре линия фронта растянулась на 800 км и натолкнулась на упорное сопротивление русских. Тем временем группа армий В выполняла маневр с целью развернуться на берегу Волги и захватить Сталинград. Манштейн был командирован на север с пятью дивизиями пехоты и осадной артиллерией, которую он уже опробовал на Севастополе: теперь ему поручалось взять Ленинград, Берлин утомился блокадой и желал окончательного поражения города на Неве. Тем временем

Шестая армия завязла на подступах к Сталинграду. Гитлер в ярости распорядился вернуть с Кавказа Четвертую танковую армию и отправить ее на помощь Паулюсу. Таким образом он распылил свои силы, и каждая из его армий оказалась чересчур слаба, чтобы выполнить поставленную перед ней задачу.

Тем не менее в августе 1942 г. русские все еще терпели поражение за поражением. Маршал Семен Буденный особенно отличился в этом смысле на Северном Кавказе. Шестая армия разбила русских восточнее Калача-на-Дону. 50 000 попало в плен, погибла целая танковая армия, экипажи в панике бросали свои машины. 21 августа Паулюс с Дона начал прорываться к Волге, расчищая себе путь сквозь ряды противников с помощью ковровых бомбардировок. Через два дня его войска вышли к реке в 25 км к северу от Сталинграда. Падение этого города казалось неизбежным, и Паулюс заранее отправил Гитлеру на одобрение свой план перехода Шестой армии на зимние квартиры. На юге 9 августа альпийские стрелки взяли Майкоп и вышли к наиболее доступным нефтяным месторождениям Кавказа, однако русские успели так основательно все там разрушить, что пришлось завозить из Германии оборудование и бурить новые скважины. Передовые отряды группы армий А продвигались на восток, к Каспию, Семнадцатая армия шла через горы на юг, к Черному морю.

Но Гитлер сам же подрезал крылья этому наступлению, отнимая у Группы армий А боеприпасы и топливо в пользу Паулюса. Тем не менее Берлин вновь был охвачен оптимизмом. Роммель стоял у ворот Каира, производство оружия возросло, союзники немцев на Дальнем Востоке – японцы – одерживали победу за победой, а успехи американского флота в Коралловом море и у атолла Мидуэй не были еще толком замечены и осознаны. Подводные лодки Дёница наносили удары по атлантическим конвоям, командир итальянской подлодки докладывал, что потопил американский линкор. За этот полет фантазии Муссолини наградил его орденом. Приободрилось и гражданское население Германии.

Лишь технократы, посвященные в экономические и производственные тайны рейха, не обольщались иллюзиями. Людские резервы неуклонно сокращались, а рост производства самолетов происходил в основном за счет устаревших моделей. Генерал Гальдер писал в дневнике 23 июля: «Хроническая склонность недооценивать возможности противника постепенно приобретает гротескные пропорции». В сентябре у немецкой армии начались существенные затруднения. Отряды в южных горах застигли снежные бури; постоянная смена планов нарушала ход операций. Наступление то и дело откладывалось или отменялось из-за недостатка топлива. Первая танковая армия застряла на три недели, тем самым предоставив сталинским командующим драгоценную передышку. Почти все самолеты были брошены на Сталинград без учета того, как это скажется на других операциях. 12 сентября первые отряды немцев вошли в город.

Ни советские солдаты, ни мирные жители не могли и догадываться о тех проблемах, с которыми столкнулись немцы. Они видели только поражение собственных войск и обрушившиеся на них несчастья: резню и голод. 23 октября комиссар Павел Калитов с горечью писал из Логово, получив очередной приказ об отступлении: «Гражданские взвыли. Всё эвакуировать. Везде рыдания, слезы, скорбь. Только подумать: вот-вот начнется зима, а их с детишками гонят на мороз. Куда им идти? Наши отступают. Немцы нашли слабое место в нашей обороне. В газетах часто мелькают фразы вроде “под натиском превосходящих сил противника”. А что же мы? Почему не соберем таких же “превосходящих сил”? В чем дело? За шестнадцать месяцев мы многому научились. Как тяжело оставлять селения. Новые жертвы, новые кровавые мучения, новые проклятия обрушиваются на нас. [Крестьяне скажут]: “Вот они, наши защитники”»¹¹.

Пожилая женщина с презрением сказала Василию Гроссману о руководителях страны: «Пустили их, дурачки, вглубь, на Волгу, отдали пол-России»¹². Из Кремля доносились новые лозунги: «Ни шагу назад! До последней капли крови!» Перед лицом надвигающейся катастрофы – половина европейской территории Советского Союза уже была оккупирована – Сталин опомнился и принял спасительное решение: в сентябре он назначил Жукова заместителем Верховного главнокомандующего и направил его под Сталинград с приказом готовить масштабное контрнаступление. На первый план вышли соображения военной необходимости, отодвинув прежние идеологические доводы: вернулось состоявшее

двадцать с лишним лет под запретом офицерское звание, командиров освободили от обязанности подчиняться комиссарам, и с этого момента продвижение по службе определялось компетентностью офицера. Полное признание в качестве стимула доблести получили ордена и медали – в Красной армии к 1945 г. их было вручено 11 млн (в США – всего 1,4 млн).

Сталин, в отличие от Гитлера, усвоил урок. Теперь он делегировал полномочия командующим фронтами, не отказываясь при этом от власти Верховного главнокомандующего. И эти решительные шаги спасли Красную армию после летних неудач. «Нам еще учиться и учиться, – писал комиссар Павел Калитов 4 сентября 1942 г. – Для начала нужно покончить с беспечностью»¹³. Николай Белов мрачно описывает результаты проверки боевой готовности подразделения: «Результаты самые плачевные. Юсупы (казахи) не могут повернуться ни направо, ни налево, жуткий народ, бараны самые настоящие. Смирнов, Калинин и Костенко едут за новым пополнением. Если дадут опять казахов, тогда заранее можно считать себя обреченным»¹⁴. Но Красная армия действительно училась, пусть и ценой большой крови, и получала подкрепления – людьми, танками и самолетами.

Осенью и зимой 1942 г. в сером, некрасивом промышленном городе на Волге развернулось одно из самых жестоких сражений той войны. В воскресенье 23 августа немцы провели воздушный рейд с участием 600 бомбардировщиков. За 14 часов налета погибло 40 000 гражданских – столько же, сколько погибло в Англии за весь период блицкрига 1940–1941 гг. Налеты люфтваффе продолжались изо дня в день. «Мы целыми днями летали над пылающим полем Сталинградской битвы, – писал пилот Stuka Герберт Пабст. – Для меня непостижимо, как люди остаются жить в таком аду, но русские цепляются за руины домов, прячутся в подвалах, в искореженных стальных скелетах заводов»¹⁵. Первую массированную наземную атаку Паулюс предпринял 13 сентября, и с тех пор не прекращались схватки среди руин. Командовавший 62-й армией генерал Василий Чуйков писал: «Улицы города мертвы. Ни единой зеленой ветки на деревьях, все погибло в огне»¹⁶.

Бетонные глыбы вокзалов и заводов быстро превращались в груды щебня. Но в каждом таком здании лилась кровь, их не слишком изысканные названия стали легендой Великой Отечественной войны: элеватор у второго вокзала, грузовая станция, главный вокзал, химический завод «Лазурь», металлургический завод «Красный октябрь», оружейный завод «Баррикадный». На первом этапе Сталинградской битвы Красная армия удерживала прямоугольник длиной 50 км и шириной 35 км, и его периметр быстро сокращался. По требованию Сталина три армии предприняли контратаку на северном фланге, но были отбиты. Немцы в свою очередь многократно пытались захватить два ключевых пункта: «Высоту 102» (высота Мамаева кургана в метрах) и переезд через Волгу около Красной площади – через него в город поступали подкрепления и боеприпасы и вывозили раненых. В иную ночь две и даже три тысячи раненых переправлялись в темноте через почти двухкилометровой ширины покрытую льдом реку на восточный берег. Увозили раненых те же лодки, которые доставляли новых солдат и припасы. Подкрепления зачастую везли на паромах посреди дня, под огнем люфтваффе – не поспевали сменять защитников. Александр Гордеев, моряк-пулеметчик, с сожалением глядел на то, как солдаты цепляются за поручни палубы вопреки приказу спуститься в трюм: «Командиры загоняли их пинками, ругались и кричали сержанты. Байда и двое здоровенных моряков хватали и толкали вниз по трапу упирающихся бойцов… С берега подносили ящики со снарядами, патронами, продовольствием. Глядя на штабель ящиков с боеприпасами в пяти шагах от нашего максима, я отчетливо представлял, что будет, если в них попадет снаряд немецкого самолета»¹⁷. Вскоре другой паром, переправлявший раненых, был подбит бомбардировщиками. «Раненые, сто с лишним человек, сидели и лежали в каютных помещениях, а из трюма лезли беженцы. Стоял сплошной крик, перекрывающий грохот взрывов»¹⁸.

Подкрепления прямо с паромов бросали в бой. Командующий 62-й армией генерал Василий Чуйков повторял: «Время – кровь». Взрывы бомб и снарядов, треск выстрелов, уханье минометов не смолкали ни днем, ни ночью. Чуйков рассказывал: «Бойцы, подходя сюда, говорили: “Ну, подходим к аду”. А пробыв день-два, говорили: “Нет, тут в десять раз страшней и хуже, чем в аду”»¹⁹. Молодая женщина, санитарка, признавалась: «Мы войну себе совсем не так представляли»²⁰. Они воображали, что там все в огне, дети плачут, бегают бездомные кошки, но в Сталинграде все оказалось намного страшнее. Девушка прибыла в Сталинград вместе с группой подруг из Тобольска – очень немногие из них уцелели.