Вторая мировая война. Вырванные страницы
Шрифт:
Непонятно, что здесь имеет место быть: беспредельная, непроходимая тупость на грани, да нет, — за граныо дебилизма (!) или, наоборот, изощренная, циничная ловкость в сочетании с непреодолимой — до патологии, до извращения — тягой к постоянному вспрыску в кровь адреналина?
В семидесятых годах ее, постаревшую, но спокойную и невозмутимую, нашли, выследили, расстреляли.
Почему «выследили»? Да потому, что все эти тридцать лет Макарову-Гинзбург искали. Искало неутомимое, ничего не забывшее и ничего никогда никому ни при каких обстоятельствах не забывающее КГБ.
Залкинд, Бош, Макарова-Гинзбург... И как это у вас так получается своих женщин воспитывать?
Если еще раз возвратиться к сцене поспешного расстрела заключенных локотской тюрьмы,
А ведь было. Было это все, было...
Ну да. Вот отчет своему начальству — заместителю народного комиссара внутренних дел СССР комиссару госбезопасности 3-го ранга товарищу Чернышеву В.В. и начальнику тюремного управления НКВД СССР капитану госбезопасности товарищу Никольскому М.И. — начальника управления тюрем и исправительных лагерей НКВД УССР капитана госбезопасности А.Ф. Филиппова от 12 июля 1941 года: «Из тюрем Львовской области убыло по 1-й категории 2464 человека... Дрогобычской области только из двух тюрем по 1-й категории убыло 1101 человек... Станиславской области — 1000 человек... Тернопольской области — 692 человека... Ровенской области — только из тюрьмы города Дубно по 1-й категории убыло 230 человек... Волынской области — 231 человек... Киевской области — 125 человек». Что такое означает «убыл по 1-й категории», быстро становится понятным, когда читаешь, например, следующие строчки из того же отчета: «...Все убывшие по 1-й категории заключенные погребены в ямах, вырытых в подвалах тюрем, городе Злочеве в саду...», или «...Часть 1-й категории погребена на территории тюрьмы в яме...».
Теперь понятно?
И совсем уж близко к Тоньке-пулеметчице вот эти строки из другого доклада по тому же ведомству, но только — НКВД Белорусской ССР. 3 сентября 1941 года заместитель начальника тюремного управления БССР лейтенант госбезопасности М.П. Опалев докладывает своему московскому шефу, теперь уже майору госбезопасности Никольскому Михаиле Иванычу, мол, шеф, так и так:
«...Во время эвакуации «з/к» из тюрьмы г. Глубокое (двигались пешим строем) «з/к» поляки подняли крики: «Да здравствует Гитлер!» Нач. тюрьмы Приемышев, доведя их до леса, по его заявлению, расстрелял до 600 человек. По распоряжению военного прокурора войск НКВД Приемышев в г. Витебске был арестован. По делу производилось расследование, материалы которого были переданы члену Военного совета Центрального фронта — секретарю ЦК КП(б) Белоруссии тов. Пономаренко. Т. Пономаренко действия Приемышева признал правильными, освободил его из-под стражи в день занятия Витебска немцами. Где Приемышев в данное время — неизвестно, никто его не видал...».
«Т. Пономаренко» — это тот самый «товарищ» Пономаренко Пантелеймон Кондратьевич, будущий самый главный руководитель всего партизанского движения на всех оккупированных территориях СССР, начальник центрального штаба партизанского движения, пресловутого ЦШПД. Именно он будет с 1942 года и до самого конца войны формировать и определять «лицо» партизанского движения. Как он его будет формировать и определять, он показал и доказал своими действиями уже в первые дни войны.
Кстати, в Бресте «1-ю категорию» осуществить не удалось. Проклятые «немецко-фашистские захватчики», «оккупанты поганые» помешали, о чем с явной досадой и унынием «товарищ» Опалев пишет такие вот строки, наполненные искренней скорбью:
«...22 июня 1941 года... нач. тюрьмы, услышав взрывы, пришел в тюрьму... Через несколько минут с двух сторон тюрьмы показались цепи немецких солдат, которые начали обстреливать тюрьму из пулеметов. Шафоростов (начальник тюрьмы. — С. В.) принял оборону, но сдержать наступление не мог, т.к. у них было 17 винтовок, несколько револьверов и пулемет.
Видя неравные силы, он послал связного в УНКВД за помощью, но в УНКВД и УНКГБ никого уже не было — уехали, и он дат распоряжение отступить, оставив «з/к» в тюрьме.
По
По его же данным, часть надзорсостава, живущего в городе на частных квартирах, не успела выбраться из города, осталась в окружении немцев, которые вылавливали надзирателей при помощи вышедших из тюрьмы «з/к» и на улице расстреливали...»
Вот интересно, как к этому факту отнесутся советские историки и «историки»?
Немецкие солдаты не дали возможности осуществить «1-ю категорию», а, по-русски говоря, — расстрелять ни за что ни про что несколько сотен заключенных, из которых не менее половины были подследственными, то есть, если смотреть с точки зрения закона (!), вообще невиновными людьми. Это хорошо? Или плохо?
И как в этой ситуации должны вести себя спасенные «немецко-фашистскими захватчиками» от бессудного расстрела, а точнее, уничтожения, убийства те самые «з/к»? Как «советские патриоты»? Это в тех условиях?
Судя по тому, что эти спасенные «з/к», выпущенные немцами из тюрьмы, активно помогали им разыскивать в городе не успевших сбежать надзирателей, те были «еще те ребята». Хотя, скорее всего, было наоборот — немцы, наслушавшись от «з/к» всего того, что тем пришлось испытать в этой тюрьме, да и насмотревшись в этих самых камерах, выделили нескольким наиболее активным бывшим (теперь уже бывшим) «з/к» несколько своих солдат, и те вместе с солдатами отправились в город — «возвращать накопившиеся долги». Что поделать? «Мне отмщение — и аз воздам!».
Еще одна строчка этого уникального во всех отношениях отчета прямо просто-таки поражает воображение. Это где описываются показавшиеся «с двух сторон тюрьмы» «цепи немцев», которые «начали обстреливать тюрьму из пулеметов». Так и представляешь такую волнующую и грозную картину: в полный рост идут в атаку густые цепи пьяных, горланяших чего-то там нехорошее фашистов, с закатанными выше локтей рукавами френчей. Обязательно в полный рост, густыми цепями, пьяными и с закатанными рукавами — из всех советских кинофильмов доподлинно известно, что немцы только так в атаки и ходили. Через одного у них в руках навскидку пулеметы МР-38 (которые вообще-то так не удержишь, не то что стрелять из него в таком положении) — ну, те самые, из которых они начали обстреливать тюрьму, а у остальных к пузу прижаты пресловутые «шмайсеры» (вообще-то под словом «шмайсер» подразумевается совершенно другой автомат, у которого рожок торчит вбок, а не вниз, но все режиссеры, а также подавляющее большинство «советского» народа представления об этом не имеют). И с той стороны тюрьмы прут, и с этой. А у товарища Шафоростова только «17 винтовок, несколько револьверов и пулемет». Ну как тут от этих орущих защититься? Револьверы — это только «1-ю категорию» осуществлять, в бою их применять «ни-ни»! А пулемет — ну и что, что пулемет? Они же с двух сторон прут.
Да, тут не забалуешь, товарищ Шафоростов.
Правда, солдаты в немецких пехотных дивизиях и по самый конец войны были вооружены в основном карабинами «маузер» образца 1916—1930 годов. Да и пулемет против тюремных стен — тьфу. Толку никакого. А стены Брестской тюрьмы были не менее крепкими и толстыми, чем стены Брестской крепости. Оттуда товарища Шафоростова с его солдатами можно было только артиллерией выкурить. Да и то крупного калибра. А вся артиллерия была тогда задействована против крепости и исключительно против нее.
Но в том-то и дело, что не солдаты были в подчинении у начальника Брестской тюрьмы «товарища» Шафоростова, а — надзиратели, «вертухаи», «расстрельщики». Вот дать в морду беззащитному зэку, или там сапогами под ребра, чтоб любое чистосердечное признание, «чистуху» из него вытащить, с почками, печенками, селезенками и отбитыми легкими, или «1-ю категорию» — это пожалуйста. Это завсегда с нашим удовольствием.
А чтоб против солдат.
Нет, «...мы к такому колдовству сроду не приучены, кроме мордобития — никаких чудес!» — как метко выразился герой одной из песен незабвенного Владимира Высоцкого.