Вторая молодость любви

Annotation

Юная наивная студенточка Таня «залетела» от красавца-каскадера — и с ужасом узнала, что ее избранник ЖЕНАТ — и попросту собирается использовать ее в качестве «суррогатной матери» своего ребенка.

Таня с негодованием отвергает предложение «продать» свое дитя — и с гордостью принимает трудную долю матери-одиночки.

Казалось бы, молодую женщину ждут только бедность и одиночество… но однажды в ее жизнь входит немолодой, обаятельный иностранец, когда-то безнадежно любивший ее мать…

Нелли Осипова

notes

1

2

3

4

5

Нелли Осипова

Вторая молодость любви

Дождь хлынул неожиданно. Вода лилась сплошной стеной и, похоже, не собиралась вовсе прекращать свой неистовый поток. Но потом вдруг, как истеричная женщина, которая разойдется, раскричится, размахается в бешенстве и неожиданно, словно обессилев, замолкнет, ливень прекратился.

Только одна капля гулко стучала по каменной ограде родника, где все село набирало питьевую воду в глиняные кувшины по традиции здешних мест. Всегда в хоре голосов себе подобных, всегда в многозвучии оркестра дождя, сейчас она пела, играла, стучала одна, упиваясь собственной значимостью.

«Капля долбит камень не силой, но частотой падения», — вспомнил Отто латинское выражение, запавшее в память еще со школьных лет. — Может, эта капля и есть та самая, которая выдолбит ямку в древнем камне, что лежит здесь со времен Екатерины Великой… Сколько понадобится для этого жизней и дождей? Впрочем, этого я не узнаю — нас здесь уже не будет…»

Этим утром подъехала полуторка, из кабины легко выпрыгнул военный в фуражке с синим околышем, твердо ступая, вошел в помещение правления винодельческой унии Люксембурга, с треском распахнул дверь с надписью: «Председатель унии Отто Бургман», положил на письменный стол листок бумаги, прихлопнул его ладонью и с некоторым сомнением спросил:

— По-грузински читать умеешь или только по-немецки?

— И по-грузински, и по-русски, — с достоинством ответил Отто.

— Значит, сам все поймешь. От себя могу сказать — двадцать четыре часа, и ни минуты больше! Багаж не брать, только личные вещи, продукты на три дня. Будет больше — выбросим. Все. Действуй. Грузовики завтра утром пригоним на шоссе. Туда доберетесь сами. Вопросы есть?

Отто успел пробежать глазами первые строки страшной бумаги и, еле сдерживая ярость и отчаяние, спросил:

— Куда нас выселяют?

— На восток. Узнаете, когда доедете.

— В чем наша вина?

— Ты что, смеешься, кацо? Война идет с немцами…

— С фашистами, — перебил его Отто.

— Вот что, гражданин Бургман: я сказал — ты понял! Все! — и, хлопнув дверью, вышел.

Понял… Разве это возможно понять — почти полтора века жить и трудиться на этой благословенной Богом земле, куда его предков призвала бывшая принцесса Ангальт-Цербстская Фикхен, став российской императрицей Екатериной II, из поколения в поколение строить дома, дороги, растить виноградники, создать прекрасную винодельческую унию, разводить скот, обустраивать свой быт, сохранять традиции отцов и дедов, воспитывать детей, приучая к терпимости в отношениях с местным населением, к знанию их языка, — и теперь в двадцать четыре часа быть изгнанными, выброшенными со своей малой родины, как шелудивые псы…

Времени на размышления нет. Ясно одно: осмыслять случившееся придется всю оставшуюся жизнь. А сейчас — действовать.

К утру вся деревня была в сборе. С собой брали топоры, пилы, лопаты, одну пару одежды, еду на два-три дня и картофельные глазки. Всю ночь жители от мала до велика, сидя в своих погребах, вырезали проросшие глазки из картофелин, чтобы сразу же по прибытии на место — где оно? — высадить и ждать урожая в надежде не умереть с голода. Так велел Отто.

Ему верили, на него надеялись, его любили. Когда двинулись в сторону шоссе, туман еще не рассеялся, он висел низко-низко, скрывая пеленой виноградники, огороды и низкорослые молодые посадки. Столетние деревья грецкого ореха стояли могучими бесстрастными свидетелями — они не такое видели за свою жизнь.

Надсадно и жалобно мычали недоеные коровы, надрывая душу теперь уже бывших хозяев, так внезапно и необъяснимо предавших их, визжали свиньи, неистовствовала домашняя птица, добавляя в эту какофонию звуков истерические ноты, страшно выли собаки…

Люди покидали немецкую колонию Люксембург, основанную по повелению Екатерины Великой и переименованную так в честь революционерки Розы Люксембург в 1921 году, когда в Грузии воцарилась советская власть. Но первые колонисты назвали кусочек плодородной грузинской земли Екатеринофельд, не ведая о древнем грузинском названии Болниси или пренебрегая этим.

Не надо переименовывать города — плохая примета…

Таня Орехова приехала в Московскую медицинскую академию имени Сеченова впервые за прошедшие три недели не сдавать экзамены, а посмотреть списки принятых.

Тяжелый марафон позади. Она не сомневалась, что прошла, потому что сдала все экзамены на «пятерки», проходной балл набрала с лихвой. И все-таки хотелось собственными глазами взглянуть на свою фамилию.

Мелькали знакомые по экзаменам лица, выражение которых менялось с быстротой молнии. Кто-то весело подходил к стенду, а возвращался со слезами на глазах. Другие читали списки с выражением безнадежности и вдруг, увидев свою фамилию, чуть ли не вскачь неслись к выходу, чтобы позвонить домой.

Таньке не пришлось расталкивать толпу у списка на букву «О» — совсем немного фамилий оказалось в этом списке: то ли буква невезучая, то ли вообще на «О» в России немного фамилий. Убедившись, что все в порядке, она собралась звонить родителям. Нащупала в кармане телефонную карту и хотела было поискать на улице телефон-автомат, но тут началось массовое веселье победителей с бурными выкриками: «Отметить! Надо отметить!» Кто-то подхватил ее под руку, кто-то уверенно повел группу ребят, человек десять, за собой, утверждая, что знает куда идти, что там здорово. Ребята были в эйфории от сознания наступившей свободы; позади остались зубрежка, волнения, ожидания, впереди — лето.

Мало кто задумывался над тем, что предстоит шесть лет напряженной учебы, ведь медицинский институт — один из наиболее трудных. Но сейчас это не имело никакого значения, даже для Тани, чьи родители закончили как раз эту академию, в прошлом просто институт, и она немало была наслышана о нелегкой стезе врача.

«Сбылась мечта идиота», — мелькнула в голове расхожая фраза, и Таня захихикала.

— Чему ты смеешься? — спросила рядом идущая девушка.

— Тому, что я не знаю, что меня ждет впереди.