Вторая молодость любви
Шрифт:
— Странная ты…
— Я знаю. Мне это еще в школе говорили.
— Ты что, номера откалывала? — заинтересовалась девушка.
— Да нет, просто я из страны фантазий и закидонов.
Александра Михайловна, или попросту Сашенька — ведь ей было всего тридцать восемь, — втиснулась в последний вагон поезда и попробовала отдышаться, хотя разве можно отдышаться, если в воздухе сплошной углекислый газ и терпкий запах пота. Не моются они, что ли, каждый день, а может, реклама их убедила, что достаточно мазнуться каким-нибудь дезодорантом — и можно мыться раз в неделю. Черт их знает…
На «Кропоткинской» она выскочила на платформу, вернее, ее просто вытолкнули из вагона, поправила сползшее набок плечо блузки, прическу, подумала: отряхнулась, как курица из-под петуха, и уже спокойно вышла на улицу. До женской консультации — десять минут прогулочным шагом.
Еще несколько лет назад, когда она перешла сюда работать, дома бурно обсуждалась дилемма: завтракать утром или сэкономить время, чтобы спокойно пешочком идти от метро. Хорошо рассуждать «жаворонкам» — ни свет ни заря вскакивают радо утром и готовы «к труду и обороне», как шутил главный «жаворонок», муж Митя. Ну а Татоша, любимая и единственная доченька Татьяна, та могла до полуночи читать, а утром как ни в чем не бывало готовить уроки, завтракать и без суеты, точно в нужное время выходить из дома. Все у нее было рассчитано до секунды. Еще совсем крохой, в первом классе школы, она удивляла родителей четким и безошибочным чувством времени. Сашенька смеялась: «У тебя в животике зашит секундомер».
Смеяться Александра Михайловна любила, всегда находила какую-нибудь причину, которую окружающие не заметили, а она вдруг зальется заразительным смехом — и сразу всем весело. При этом врач она была Божьей малостью, не признавая никаких НИИ и клиник, диссертаций и прочей «мути», с увлечением работала в женской консультации и, главное, любила своих пациентов, что по нынешним временам было самым настоящим атавизмом, то есть, если верить словарю Ожегова, «наличием у потомка признаков, свойственных его отдаленным предкам». Ее друзья-однокурсники острили по этому поводу, говоря, что люди, умеющие шевелить ушами, тоже унаследовали от своих далеких предков некую мышцу, которая у нормального современного человека давно атрофировалась, иначе все бы ходили и шевелили ушами, как ослы или собаки. Сашенька не обижалась, знала: если случалось что у кого-нибудь из знакомых — тут же обращались к ней, к ее помощи, к ее отзывчивости, безотказности и профессионализму.
Все свое детство и юность Саша прожила на Арбате, была буквально влюблена в него, а когда снесли их дом и переселили в просторный, но неуютный юго-запад, он сразу стал нелюбимым. Тогда она перешла на работу в женскую консультацию, которая располагалась в переплетении переулков старого Арбата, в небольшом двухэтажном старинном здании. И хотя Сашенька тратила почти сорок минут на дорогу, вытаскивая себя по утрам из постели буквально за волосы, лишая даже утреннего чая, ибо относилась по своей конституции к классическим «совам», но зато каждый день ее ждала награда — свидание с Арбатом.
Если дома и ворчали по этому поводу, то только через день, ведь утренние приемы чередовались с вечерними, вот и получалось: одну неделю домашние ворчали и возмущались два дня, другую — три. Зато какое блаженство по субботам и воскресеньям: завтрак в постель, обед готовит Митя, он же и на рынок сходит, а квартиру пылесосит Татоша. Словом, все сложности двух или трех утренних, тяжелых для Сашеньки сборов с лихвой окупались сплошным субботне-воскресным кайфом.
День предстоял сегодня напряженный: Таня собиралась съездить в академию, проверить списки принятых на первый курс. Хотя дочь и сдала все экзамены на «пять», но кто его знает, мало ли что может случиться в стенах прежде родного 1-го МОЛ-МИ, а нынче Медицинской академии имени Сеченова. В любом случае следовало дождаться звонка Тани.
Сашенька вошла в свой кабинет, перед которым уже сидели в ожидании приема женщины. Оставалось еще минут пять, и медсестра, как обычно утром, опаздывала. Сашенька не ругала ее за это, потому что знала: Тамара по пути покупает себе продукты и обязательно забегает в «Макдоналдс», чтобы захватить для доктора пару чизбургеров — знает, что та перед утренним приемом не успевает позавтракать.
В такие дни Александра Михайловна, не дожидаясь ее, начинала прием, чтобы не вызвать нареканий. Вот и сегодня она уже собиралась пригласить первую пациентку, но, пока надевала халат, дверь без стука отворилась, под возмущенные голоса ожидающих вошла женщина и, умоляюще сложив руки на груди, взволнованно проговорила:
— Ради Бога, Александра Михайловна, выслушайте меня!
Столько боли и страдания было в ее голосе, жесте, в глазах, что Сашенька, не задавая вопросов, предложила ей сесть, а сама выглянула в коридор и обратилась к своим пациенткам:
— Успокойтесь. Я пришла пораньше и могу до начала приема выслушать эту женщину. — Потом вернулась, плотно прикрыла за собой дверь. — Слушаю вас.
— Мою девочку, мою дочь… изнасиловали… — Слезы хлынули из глаз посетительницы, мешая ей говорить.
Александра Михайловна несколько растерялась и не смогла сразу ответить. Это было неожиданно. За все годы учебы и работы она ни с чем подобным не сталкивалась. Но через мгновение она собралась и поняла, что предстоит долгий разговор.
— Сколько лет вашей дочери?
— Пятнадцать, — прошептала женщина, словно выносила приговор и себе, и дочери.
— Я прошу вас, пожалуйста, подождите конца приема или, если вы живете недалеко, подойдите к двум часам. Я сделаю все, что в моих силах.
— Спасибо вам, спасибо… — женщина, вытирая слезы, поднялась, — я подожду сколько нужно… — и вышла.
Через минут пять в кабинет влетела Тамара, прижимая к груди пакетик из «Макдоналдса».
— Здрасьте, Александра Михайловна… тепленький… ешьте, пока не остыл.
— Позже, Тамарочка, позже, не будем прерывать прием, — отозвалась Сашенька, записывая что-то в историю болезни первой пациентки.
— Остынет же, Александрочка Михайловна! Подождут ваши больные, никуда не денутся, я же знаю, что вы не завтракали, — не унималась медсестра.
Сашенька закончила с пациенткой и, когда та вышла, сказала строго:
— Тамара, я же просила тебя, никогда не называть пациентов больными. Они па-ци-ен-ты! Это ты можешь усвоить?
— Что-нибудь случилось, Александра Михайловна?
— Ровным счетом ничего, кроме того, что моя просьба тобой не воспринимается, — жестко ответила Сашенька. Она не собиралась посвящать даже Тамару в суть свалившейся на нее проблемы и была права — какая мать захочет сделать трагедию дочери поводом для обсуждения? Хотя на медсестру можно было положиться, не первый год работали вместе, но что знают двое — то знает свинья. Так любил повторять Генрих слова генерала Мюллера из «Семнадцати мгновений весны».